на Тамбовщине сектанты были осведомлены — там у них своих людей хватало. Саша уже успела выяснить не только сводки с фронта, но и судьбу своих друзей. Аглая действительно погибла, и Лекса тоже. А вот Антонов скрывался в лесах, и начальник штаба, насколько это было известно хлыстам, у него остался прежний.

— Не до того им будет к середине мая, — Саша усмехнулась. — У нас, значит, дело теперь стало за саперами. Сможете с нашими на Тамбовщине на связь выйти? И людей нужных вывезти сюда?

— Сможем, отчего нет. Церкви везде дорога открыта. Оденем монахами, документы выправим, никто ничего не заподозрит.

— Тогда вот что. Разыщите Александра Антонова… или Белоусова, это начальник штаба его. Скажите, что план у меня наконец есть, но нужны саперы и инженеры. Все, кто жив остался. Только бы кто-то из них остался…

Станут ли командиры Народной армии доверять ей теперь, после всего, в чем она была замешана?.. Но это уже не зависит от нее, сделанного не воротишь. Авось рассудят, что не так уж велика ценность саперов для армии, где давно нет и не предвидится никакой взрывчатки, и ими можно рискнуть.

Саша подумала, что могла бы, возможно, передать мужу что-то личное; но не знала, что. Она ведь собиралась сказать Щербатову, что хочет уехать от него, все время собиралась… но отчего-то не собралась до сих пор. Ведь каждая следующая ночь ничего уже не меняла. Волевым усилием Саша выкинула из головы эти мысли. Не главное теперь.

— Подготовьте пока планы помещений храма, бумаги о строительстве — все, что сможете достать. Когда саперы окажутся здесь, мне надо будет встретиться с ними. Не знаю, выполнят ли они мой приказ. Но они должны знать, что это действительно мой приказ.

— Как скажешь, дитя. Все будет готово.

Самсон никогда не спорил и ничего не требовал, но выполнял при этом все, что она говорила. Сашу это ставило в тупик — она привыкла, что с союзниками за любую услугу приходилось торговаться до одури, и все только и делали что выставляли свои условия. Скорее всего, на деле не она использует хлыстов, а они используют ее в своих, смутно ясных ей целях.

Они неловко помолчали, хотя неловко, пожалуй, было только Саше. Старец Самсон выглядел невозмутимо. Ему, верно, ничего не стоило часами вот так смотреть в пустоту, чуть улыбаясь.

— Я вот чего не могу понять, — Саша решилась прервать молчание. — Вам-то зачем этот теракт? Я думала, Новый порядок притесняет вас, а вы тут как у Христа за пазухой. Да и на Тамбовщине ваши не бедствуют. Зачем вам это? Власть Антихриста? Ну так всякая же власть от Антихриста…

— Всякая власть от Матери, — с улыбкой поправил Самсон. — Как и все плотское. Нам нет дела до Нового порядка. Мы должны восстановить Храм.

— В смысле? Мы же наоборот, разрушим храм?

— Это не храм, это строение, — ответил Самсон. — Храм здесь был прежде. Его снесли.

— Да, тут стоял вроде какой-то старый монастырь, — припомнила Саша. — Так он был ваш, хлыстовский? И церковь в нем была одна из ваших, выходит?

— Не одна из наших. Ты ж иудейка по рождению. Должна понять. Здесь был Храм. И снова будет Храм.

— Вон оно что…

В иудаизме считалось, что Храм возможен лишь один, и стоять он может только в одном-единственном месте на Земле.

— Восемьдесят лет Христовы люди готовились уничтожить это здание, — спокойно сказал Самсон. — Только слуги Антихриста заложили фундамент, мы уже знали: если не Господь созиждет дом, напрасно трудятся строящие его. А ты явлена, чтобы назначить день. Потому что таков твой завет. Все христовы люди за тебя молятся.

— Я не верю в молитвы, но все равно приятно, — Саша завела прядь волос за ухо. — Вы молитесь, чтоб у меня все выгорело со взрывом?

— Не говори глупости. Что у тебя получится со взрывом, зависит от того, будешь ли ты умной, осторожной и храброй. Бог в этом тебе помогать не станет. Молимся мы о спасении твоей души.

Саша закатила глаза к низкому потолку:

— Право же, оставили бы мою душу в покое уже. Мне все равно, но… какое ваше дело, ей-богу.

— У всех людей одна душа, — спокойно объяснил Самсон. — Храм нужен как место, откуда начнется ее освобождение. Грешник обречен страдать, рождаясь снова и снова, пока заключенный в нем свет не выйдет на свободу. Но ты посвятила себя Матери — сиречь греху — чтобы помочь людям навсегда избавиться от уз Матери. Потому мы молимся, чтобы ты успела перед смертью покаяться. Бывает, что за мгновенье до смерти человек успевает все понять и освободить заключенный в нем свет — спасти свою душу. Пусть твоя предсмертная молитва будет услышана.

— Спасибо, конечно… — Саша пожала плечами. — Но я бы, честно говоря, предпочла пожить, вот так просто… Послушайте, а как у вас все эти высокодуховные слова сочетаются с тем, что вы разработали красный протокол для ОГП?

— А как у тебя мечта о равенстве и счастье для всех сочетается с террором? — с любопытством спросил Самсон.

— Ну я-то из себя святую не строю!

— Когда Бог дал людям свободу убивать и увечить друг друга, как думаешь, дитя, что он нам хотел этим сказать?

Саша уже попривыкла к манере Самсона проповедовать так, словно эти идеи осенили его только что и ему не терпится поделиться ими.

— Вроде бы, по учению Церкви, свобода грешить дана людям только для того, чтоб они могли отказаться от греха, — припомнила Саша. — Ну, кроме тех случаев, когда убивать и мучить друг друга людям велит сама Церковь… или какой-нибудь представитель власти… или кто угодно, если сумел убедить других, что исполняет волю Бога… тогда это вроде как уже не грех.

— Мог ли Бог рассуждать как урядник? — напоказ задумался Самсон. — Или, создав людей свободными творить насилие, Он имел в виду, что каждый вправе совершать выбор сам, а путь человечества к спасению будет непрост?

* * *

— Ты устала сегодня?

— Нет, отнюдь.

Андрей задавал этот вопрос, потому что сам уставал смертельно. Он привык скрывать свои переживания и выглядел неизменно спокойным, уверенным, даже чуть отстраненным. Но Саша успела изучить его и подмечала признаки усиливающейся с каждым днем усталости: темные круги под глазами, слабую дрожь в пальцах, красные прожилки возле радужки. Его кожа всегда была бледной, но теперь отдавала иногда легкой голубизной, особенно возле губ. Люди, привыкшие скрывать чувства даже от самих себя, обыкновенно умирают рано от сердечного приступа.

Никто из них больше не заговаривал о том,