Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это было столетия назад, мин астерен. И я не имею ни малейшего представления, что было тогда. Когда мы вернемся в Альвхейм, я поспрашиваю, но подозреваю, что к тому времени у нас уже будут кое-какие ответы. Твоя магия с каждым днем все больше и больше стремится заявить о себе. Придет время, когда она даст нам всю информацию, необходимую для того, чтобы точно знать, кто ты, – объяснил он, делая шаг вперед и беря мои руки в свои.
– Я понимаю, тебе хочется, чтобы я использовала твою магию, направляя ее на свою защиту, но, возможно, нам лучше сконцентрироваться на том, что у меня есть собственная магия. Возможно, моя магия подавляется и хочет вырваться наружу, но таким образом блокирует выход всего остального, потому что так долго бездействовала. Возможно, в прошлом, когда отреагировал твой Виникулум, так произошло, потому что эта часть меня не пробудилась.
– Не думаю, что поощрять выход твоей магии наружу разумно, – сказал Калдрис, поворачиваясь ко мне спиной. – Если ты не научишься ее контролировать, неизвестно, что она может натворить.
– А ты веришь, что я дочь Маб? – спросила я, заметив нерешительность, которая охватывала его, когда он находился рядом со мной, с того момента, как нам открылся этот факт.
Он не пытался затащить меня в палатку, не пытался соблазнить перед сном. Как будто больше не понимал и не допускал мысли о том, чтобы уложить меня в постель.
– Не знаю я, чему верить. Твоя магия немного похожа на ее, но проявляется по-другому. Я никогда не слышал, чтобы Маб могла реинкарнировать какое-нибудь существо сразу после смерти… – сказал он, и конец этого утверждения повис между нами в воздухе.
– Кажется, она гораздо больше озабочена убийством каких-нибудь существ, чем их возвращением к жизни, – сказала я, вздрогнув от осознания того, кем она на самом деле была.
– Тоже верно, – сказал он, вздохнув и смягчившись. – Я не могу сказать, что ты не ее дочь, но и в том, что ты ее дочь, я тоже не уверен. В любом случае сейчас нам лучше действовать так, будто мы не имеем ни малейшего понятия, откуда берется твоя магия и на что она способна, то есть будем допускать погрешность для соблюдения осторожности.
Я кивнула, он поднял руки и подтолкнул меня вперед, чтобы начать все сначала.
Даже при том, что я знала, что это не сработает, даже при том, что я чувствовала внутри себя, что мне суждено высвободить часть своей собственной магии, прежде чем она позволит мне прикоснуться к его чарам. Иногда любовь означает уступку тому, кого любишь, даже если он или она неправы.
Я подняла руки перед собой, зафиксировавшись на этой пульсирующей, извивающейся тьме, которая тут же воскресла. Глубоко вдохнув ее в легкие, я закрыла глаза, чтобы отгородиться от окружавшей меня черноты. Остался только свет волос и голубых глаз Кэлума, резко выделявшихся во тьме. И этот свет немного рассеивал мрак.
Было темно, но не настолько, чтобы скрыть тени, отбрасываемые лунным светом. Чтобы скрыть сущность окружающих меня деревьев, заполняющих землю, которая переливалась через край, и ее нужно было вернуть на место – туда, где мир был спокоен.
Руки гудели от этой темной магии, меня подавляло желание вывести тени на передний план, но я сглотнула, удерживая эту часть внутри себя и заталкивая ее в ту пропасть, что покоилась у меня в животе, в пустоту, которая жаждала забвения.
Открыв глаза, я посмотрела на заснеженные ветки над головой Калдриса, подняла руку и подумала, как бы я себя чувствовала, если бы мне на голову упал снег. Как холод проникал бы сквозь кожу, щекотал сзади шею, собирался на плаще, задерживаясь там, пока меня не пробрала бы дрожь.
Представляя этот холод на затылке, я создала в сознании золотую нить судьбы, которая протянулась между нами, и осторожно перебирала ее пальцами. Калдрис дернулся, стер удивление с лица и покачал головой. Каждый раз, когда я бралась за связующую нас нить руками, каждый раз, когда я превращала ее во что-то осязаемое, он давал мне все больше и больше подтверждений, что это не является нормой.
И это подтверждение я ощущала как еще один удар по мне – еще одну мою черту, казавшуюся странной даже богу фейри, который существовал так долго и, вероятно, думал, что видел в своей жизни все. Он был внуком Первородного, и все же мои действия ошеломляли его не меньше, чем меня.
Я обернула связующую нас нить вокруг своей руки, туго натянув, даже когда Калдрис скривился, будто ему было от этого больно. Связь может простираться сквозь миры. Протянуться через горы и моря и по-прежнему соединять нас, но почему-то ему было больно, когда я слишком сильно тянула ее на себя.
Я сосредоточилась на холоде. На зимнем ветре, который ударил мне в спину, когда он впервые увидел мои шрамы. На том, как он впервые при мне вызвал снежную бурю в приступе ярости.
Нет, я не буду беспомощной овечкой, если начнется война. Я не стану полагаться на него, чтобы он защитил меня, когда на земле будут бушевать битвы. И в этот момент в моей руке появилась воронка из ветра, кружившего над кожей как маленькая буря. В нее увлекало снег с ветвей, нависших у нас над головами, затягивало его вниз, на орбиту созданных мною ветров.
Но затем снег исчезал в пустоте, образовавшейся на моей ладони в глазу бури. Калдрис шагнул вперед с улыбкой на лице, которая слегка угасла, когда он остановился передо мной. Он взял мои руки в свои, поддерживая их снизу, изучая бурлящий, бушующий шторм, который я держала на своих ладонях, а потом взглянул мне в глаза и широко улыбнулся.
– Похоже на зиму, – сказал он, но что-то осталось невысказанным.
Зима у меня на ладони была чем-то подпорчена – чем-то, что заставляло снег испаряться.
Ветер под его пристальным вниманием стих, буря исчезла так же быстро, как и возникла. Внутри у меня мелькнуло разочарование, что мой успех был таким недолгим, а тело после магии обмякло от усталости.
– У магии всегда есть цена, – сказал Калдрис, убирая руку, и прикоснулся к моей щеке. – Вот поэтому торопиться не надо. Учись создавать сопротивление тому, что она отнимает у тебя, и укрепляй его, как мышцу. Ты должна быть сильнее магии, которую призываешь, иначе заплатить придется собственной жизнью. Поняла? – спросил он,