Я изучала женщину, стоящую передо мной. Она тоже смотрела на меня с интересом.

– На ней метка ведьмы, – сказала Имельда, наклоняясь и беря руку Фэллон в свою.

Она подняла ее, показав мне белый полумесяц, выжженный на коже Фэллон, – волшебное клеймо.

– Такую метку любой из кланов ведьм может поставить на души людей, которых им поручено защищать, – объяснил Калдрис, все еще прижимаясь ко мне. – Это делается нечасто, но у каждого клана имеется только одна метка. Значит, если то, что говорит Имельда, правда, у обеих девушек будет одна и та же метка. Если бы обе девочки оказались в Пустоте одновременно, к тому времени, когда они переродились, было бы невозможно сказать, кто из них кто.

– А где другая девочка? – спросила я, переводя взгляд с него на Имельду.

Шанс вернуться в Альвхейм, жить в Катансии и закольцевать нашу связь, прежде чем мы сможем сплотить ряды против Маб, зависел от того, найдет ли он ее дочь, чтобы выполнить свой долг перед ней.

– Не знаю, – вздохнула Имельда.

Она поджала губы, как будто правда причиняла ей такую же боль, как и нам.

– Ее забрал из Сопротивления опекун три жизни назад. Должно быть, он спрятал ее от посторонних глаз и замаскировал метку ведьмы. Мы пытались найти ее, но безуспешно. Сейчас она может быть где угодно.

Калдрис застонал, наклонив голову вперед.

– Эта другая девочка… Что в ней было такого особенного, что она нуждалась в защите? Она была дочерью одного из врагов Маб?

– Этого я тоже не знаю. Эту информацию охраняли старейшины. Мы знали только то, что одна из них – дочь Маб и что однажды за ней кто-нибудь придет, но только старейшины знают правду о другой и о том, какова ее роль во всем этом, – ответила Имельда, взглянув туда, где члены Дикой Охоты наблюдали за ситуацией, стоя у стен пещеры.

– Тогда давай сюда своих старейшин.

– Один погиб от рук другого. Другой, – сказала она, встретив взгляд Калдриса, – и есть опекун, укравший второго ребенка.

– Ну, конечно, так все и было, – сказал Калдрис, и его гнев стал ощутимым, заполняя всю пещеру. – Тебе лучше надеяться, что она и есть дочь Маб, а не загадочное существо. Ради нас всех. Иначе Маб покажет вам, что значит боль, если сочтет, что вы что-то знаете о ее дочери и не делитесь с ней этим знанием. Итак, мы отправляемся через час. У вас есть время попрощаться со всеми и упаковать вещи, – сказал Калдрис, и приказ эхом срезонировал между ними.

Сначала кивнула Имельда, потом Фэллон. Затем она подошла к пожилой паре, стоявшей в стороне.

Ее семья, поняла я.

Фэллон посмотрела на Калдриса со странной покорностью во взгляде. Знала ли что-нибудь о себе или не знала, одно было ясно: она всегда понимала, что наступит день, когда ей придется оставить свою человеческую семью позади. Наши взгляды на мгновение встретились, но я не почувствовала ничего, кроме мимолетной связи, которая, казалось, соединила нас дугой. Но все исчезло так же быстро, как и возникло, как только Фэллон отвела взгляд и шагнула к отцу, бросившись к нему в объятия.

Я зажмурилась, сердце у меня заныло. Я понимала, что значит оставить за спиной семью, быть вынужденной отправиться в путешествие, в которое мы не собирались и не хотели ехать.

Это было горе. Страдание. И теперь я стала его частью.

25

Меченых уже выводили по туннелям на поверхность, чтобы усадить в телеги и, конечно же, заковать, как только они выйдут из пещеры. Я была признательна Холту и Дикой Охоте за то, что они избавили друзей и семьи от необходимости видеть своих близких в цепях.

Я двинулась по проходу к поверхности, не в силах справиться со знанием, которое так неожиданно обрушили на меня. Имельда знала правду. Она шла рядом со мной, пока Холт и Калдрис обсуждали планы на ближайшие дни, я не понимала, ужасаться мне или не стоит.

– Почему же ты никого не предупредила? – спросила я, шагая с ней в ногу, пока она лавировала в потоке людей, удаляясь от Фэллон.

Я не сомневалась, что Фэллон испытывает те же самые чувства, что и я, что ей тоже очень хочется знать, почему кто-то, с кем она поддерживала очень близкие отношения, не шевельнул пальцем, чтобы сделать хоть что-нибудь для ее защиты.

– Я предпочла выбрать мир, а не сеять панику, – сказала Имельда, и звук ее голоса тихо перелетел от нее ко мне.

Впереди уже маячил конец туннелей, и первые всадники Дикой Охоты вышли к зимнему солнцу, оставив за спиной центр Сопротивления. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы думать об этом как о чем-то хорошем. Мы могли бы объединиться с ними, создать союз для борьбы с общими врагами, но упустили возможность договориться. Эта мысль заставила меня задуматься, и внутри у меня что-то заныло.

Мне хотелось, чтобы мы все могли сплотиться в стремлении исправить несправедливость мира, найти способ стать союзниками, чтобы достигать наших общих целей. Как человеку, который только недавно смирился со всем этим, мне казалось маловероятным, что это произойдет. Мое сердце было не настолько переполнено ненавистью. И ненависть была другая. Я просто презирала лорда моей деревни и людей, которые позволили ему остаться у власти.

– Я бы все равно не смогла сделать ничего такого, что помешало бы Калдрису забрать меченых и доставить их в Альвхейм. Даже если бы я раскрыла, кто он такой, в тот момент, когда увидела его, в этом не было бы никакого смысла. Это просто привело бы к ненужным смертям. Я решила надеяться на мир и на то, что у меня получится вести переговоры о жизни людей, которым не нужно умирать понапрасну. Я решила спасти столько жизней, сколько смогу, перед лицом ужасного выбора, бременем лежащего у меня на плечах, – объяснила она.

Я кивнула, начиная понимать, как все произошло. Мне не хотелось принимать этот выбор или то, что иногда для большего блага нужно сделать что-то, что когда-то казалось нам невообразимым. Но я слишком многое связывала с тем, что она знает, и мне не стоило давить на нее вопросами, чтобы вынудить ее пойти на попятный и признать, что она приняла неправильное решение.

Да я и не считала, что она была неправа.

Если бы Имельда раскрыла мне личность Калдриса раньше, я бы узнала, кто он такой, еще до того, как он ко мне прикоснулся. Но тогда я бы не узнала, что значит иметь с ним близость, чувствовать его движения внутри себя, я бы с гораздо меньшей вероятностью поддалась этому аспекту наших отношений. Было легко принять его в себя, когда я действительно ненавидела его, потому что