что делать? Просто поверить в обычное совпадение, когда я увидела, как птица переродилась в змею? Зная, что сама Маб обвила твое сердце змеями, чтобы контролировать?

– Причин может быть много…

– Хватит нести чушь, – рявкнула Эстрелла, снова отводя от меня взгляд. – Мы оба знаем, кто я. Вот почему даже сейчас, сидя рядом со мной, ты не сделал ни одного движения, чтобы прикоснуться ко мне. Ты держишь дистанцию, потому что тебе даже думать противно, что твоя половина – дочь этой мерзкой женщины. Ты думал, что хорошо знаешь меня, и вот тебе сюрприз! Оказывается, я – отродье самой злобной на свете фейры, которую когда-либо знали эти миры под небом.

– Даже если ты – ее дитя, ты все равно уже не такая, как она. Она не воспитывала тебя ни в одной из твоих жизней, у тебя есть многовековая история и жизни, в течение которых ты превратилась в женщину, для которой важно быть доброй и справедливой. Вот в чем правда. Я не знал ни одного человека или фейри, для которых вопросы доброты и справедливости значили бы так много, – сказал я, ложась рядом с ней.

Мой мизинец коснулся ее пальца, и в голове у меня сразу же всплыли яркие воспоминания о том самом первом дне, когда я увидел ее в сарае, где она укрылась на ночь.

– В тебе есть нежность, которой не было в Маб бессчетное количество веков, если она вообще когда-либо в ней существовала. И эта нежность точно не может быть наследием Маб.

– А как насчет всего остального, что существует внутри меня? А жажда крови и мести? Как насчет моего желания в один прекрасный день увидеть, как все те, кто меня недооценивал, преклоняют передо мной колени? Это та самая – добрая – часть меня? – спросила Эстрелла, взглянув на меня своими зелеными глазами.

Края радужных оболочек ее глаз цвета мха переливались пурпуром ночного неба, граничащего с черным, сквозь который ярко мерцали звезды.

– Или та часть меня, которая подозревает, что свет был бы таким мирным, если бы не было людей, которые его портят и оскверняют, и вернулся бы в ничто, где и появился?

– Эти твои части связаны не с Маб, детка, – сказал я.

Взгляд у меня смягчился, пока я изучал ее. Ее переполняла решимость ненавидеть себя и нести тяжесть своей потребности нравиться всем вокруг.

– Они исходят от меня. Все, что ты перечислила, – это худшие части меня, которые ты уравновешиваешь собой.

– Как ты это выносишь? – прошептала она едва слышно.

– Выношу что? – спросил я, зная, что она может подразумевать под этим многое.

Я знал, что Эстреллу снедает ненависть к самой себе, и подозревал, что она спросит меня о чем-то таком. Например, как я вообще выношу ее.

Но она сказала совсем другое – не то, что я ожидал.

– Жажду власти. Понимание, что ты мог бы сделать намного больше, чем они думают, если бы только позволил этому монстру внутри себя вырваться на свободу. Как ты так ловко управляешь своей силой, когда мы оба знаем, что ты можешь убить человека щелчком пальцев? – спросила она.

Эстрелле, возможно, не понравится ее титул и все, что с ним связано, в официальной обстановке, но она родилась с потребностью стремиться вверх. Если бы лорд Байрон был хотя бы немного порядочным человеком, она, вероятно, приняла бы его предложение и стала бы его женой, стала бы леди Мистфел.

Но для моей половины такая власть никогда не будет достаточной. По большому счету, она не будет подчиняться ни одному мужчине и не согласится ни на что другое, кроме как быть равной рядом с равным.

– Во-первых, ты должна научиться направлять свою силу. А потом уже будешь думать, как ею управлять. Пойдем, – сказал я, вставая на ноги и протягивая ей руку.

Дикая Охота уже давно поставила нашу палатку, но я достаточно хорошо знал Эстреллу, чтобы понимать: она ни за что не заснет в ближайшее время.

Она выставила свои переживания на всеобщее обозрение, протянула мне руку и позволила поднять себя на ноги.

После наших упражнений ее будет ждать усталость. Все, что ей нужно было сделать, – это добровольно пойти со мной.

27

ЭСТРЕЛЛА

Деревья поддразнивали меня, качаясь на прохладном ветру. Казалось, они шептали мне на ухо, напоминали мне, что они могут танцевать на зимнем ветру гораздо легче, чем у меня получается направить его в свои чертовы руки-крюки.

– Пустая трата времени, – прорычала я, в отчаянии опустив руки.

Что бы я ни делала, как бы я ни извивалась всем телом, пытаясь заставить свою волю сосредоточиться на холодном воздухе, который хотела создать у себя в руках, ничего из этого не выходило. Я не могла ухватить ничего, кроме тьмы, пульсирующей на кончиках пальцев, и при этом ничего не видела сквозь нее, чтобы призвать на помощь Виникулум и воспользоваться силой Калдриса.

– У тебя все получится. Тебе просто нужно набраться терпения, – с нежностью сказал Калдрис.

Он говорил мне это каждую ночь, когда на меня нападала бессонница, вытаскивал меня из палатки и вел на тренировку.

– Это потому, что я не человек? – спросила я, глядя на него.

Если я была дочерью Маб, значит, я – фейра. Но у меня не было таких ушей, как у них, и я никогда не умела направлять магию природы до того момента, как пала Завеса и он пометил меня своей меткой. Но внутри меня явно что-то жило – что-то нечеловеческое, мятущееся в плену у меня под кожей.

– Мы пока еще ничего не знаем точно, – сказал он, и его лицо стало непроницаемым.

Таким оно и оставалось до конца дня, когда я пыталась задать какие-либо вопросы о том, что это будет значить для меня. Для нас.

– Скольких людей ты знаешь, которые могут превратить гребаную мертвую птицу в живую змею? – спросила я, уперев руку в бедро и глядя на него.

Казалось, его переполняет решимость продолжать жить как обычно, отрицая мое вопиющее сходство с Маб. Он не хотел и не собирался его признавать. В животе у меня вскипела желчь, меня затошнило. Так мое тело отреагировало на то, что Калдрис знает, но не желает делиться со мной этим знанием.

– Не так много, – сказал он, схватив себя пальцами за переносицу. – Но ты будешь оставаться человеком, пока не ступишь на землю фейри – по крайней мере, так мы считаем.

Новая информация потрясла меня, заставила замолчать, пока я обдумывала это признание. Неужели я изменюсь, когда доберусь до Альвхейма?

– А что говорили про другого ребенка? Может, ходили какие-нибудь слухи о пропаже еще одной девочки? – спросила я, сосредоточившись на том, что могло бы быть важным.

Если меня ожидают изменения по прибытии в Альвхейм, я мало что смогу поделать