и он не был избавлен от меланхолии, поскольку тоже изведал свою долю печали. Поликрат Самосский[927]{821}, который бросил свой перстень в море, потому что хотел познать, подобно всем другим, житейские огорчения, но которому этот перстень был вскоре чудесным образом возвращен во чреве выловленной им рыбы, тоже не был свободен от меланхолического расположения духа. И ни один человек не в силах исцелить себя от этого; даже боги и те испытывают горчайшие муки и нередко подвержены страстям, судя по тому, как описывают их поэты[928]. Вообще наша жизнь «подобна небесам — иногда безоблачна, а иногда затянута облаками, то бурная, то спокойная, иногда и розы, и цветы, иногда же — тернии; ведь и в течение года умеренное лето сменяется суровой зимой, то засуха, а то опять благодатные дожди, вот так и в нашей жизни перемешаны радость, надежды, опасения, печали и клевета»[929]. Invicem cedunt dolor et voluptas{822}, наслаждения и скорбь то и дело сменяют друг друга.

Medio de fonte leporum

Surgit amari aliquid quod in ipsis floribus angat[930].

[Из самых глубин наслаждений исходит при этом

Горькое что-то, что и среди самых цветов донимает.]

«И при смехе иногда болит сердце» (как считает Соломон)[931]; и даже посреди всех наших пиршеств и увеселений, заключает Августин в своих Комментариях к сорок первому псалму[932], существует горе и неудовлетворенность. Inter delitias semper aliquid saevi nos strangulat [посреди испытываемых нами наслаждений что-то жестокое то и дело перехватывает нам горло{823}]; ведь и в бочке меда ты вероятнее всего обнаружишь ложку дегтя, на глоток удовольствия — фунт горечи, на дюйм веселья — локоть стенаний; подобно плющу, обвивающему дуб, эти несчастья опутывают нашу жизнь, и нет ничего нелепее и смехотворнее, нежели рассчитывать на то, что ваша жизнь будет беспрерывной чередой счастья. Сколь бы успешной и приятной она не была, в ней все равно заключена некоторая горечь и всегда найдутся какие-нибудь поводы для жалоб и недовольства[933]; все в ней γλυκυρικρον [горько-сладкое], все вызывает смешанные чувства и напоминает шахматный столик с черными и белыми фигурами; и семьям, и городам ведомы времена упадка и угасания; ныне звезды расположены благоприятно — в третном аспекте, под углом в шестьдесят градусов, а завтра — наступает противостояние и звезды расположены в четвертном аспекте{824}. Нам не дано в сем мире, подобно ангелам, небесным силам и телам, Солнцу и Луне, завершить свой путь без единого проступка, с таким же завидным постоянством, с каким они продолжают его уже столько веков; нет; мы подвержены немощам и несчастьям, мы сталкиваемся с препятствиями, невзгодами, нас швыряет вверх и вниз, уносит при малейшем порыве ветра, нам часто досаждает и вызывает тревогу самое незначительное происшествие, мы изменчивы и бренны, и так во всем, на что мы уповаем[934]. «И тот, кто не ведает об этом, безоружен, не способен это вынести, тот не приспособлен к жизни в сем мире (как сокрушается о нашем времени один автор), незнаком с условиями существования в нем, когда все удовольствия и муки доныне неразрывно друг с другом связаны и сменяют друг друга по кругу»[935]. А посему exi e mundo, убирайся прочь отсюда, если ты не в силах примириться с этим, потому что нет никакого иного способа выносить эту жизнь, как вооружиться терпением, душевной стойкостью[936], дабы противостоять всему, сносить превратности судьбы, как подобает доброму Христову воину, и, как советует Павел[937], постоянно их претерпевать. Однако, если учесть, что воспринять его благой совет или правильно воспользоваться им способны лишь очень немногие, большинство же, подобно диким животным, дает скорее волю своим страстям, добровольно подчиняется им и устремляется в лабиринт забот, скорбей и бедствий, позволяя им овладеть своими душами, не умеют вооружиться терпением, как они обязаны поступать, то очень часто случается так, что уныние и меланхолическое расположение духа входят в привычку и «многие презренные склонности, — как отмечает Сенека[938], — становятся болезнью». Так же как «единичное выделение при простуде, если оно не перешло в привычное состояние, вызывает лишь кашель, но, становясь постоянным и хроническим, бывает причиной чахотки», так к точно таким же последствиям приводят постоянные подстрекательства нашего меланхолического настроения, и, смотря по тому, скапливается ли в теле человека больше или меньше соответствующей влаги, как и в зависимости от температуры его тела и степени его рассудительности, он способен более или менее успешно сопротивляться подобному настроению, а следовательно, в большей или меньшей степени страдает от него. Ибо то, что для одного не более чем укус мухи, причиняет другому непереносимые мучения, и то что один, благодаря своему исключительному самообладанию и сдержанному поведению, способен счастливо превозмочь, другой и в малейшей мере не в силах вынести и при любом самом ничтожном поводе, ложно истолкованном им как оскорбление, обида, горе, бесчестье, ущерб, обман, дурная молва (тем более если он одинок или празден), настолько поддается этой страсти, что у него изменяется характер, нарушается пищеварение, его покидает сон, притупляется понимание, помрачается дух, у него тяжело на сердце, его ипохондрия внушает ко всему антипатию, в нем неожиданно начинает преобладать тщеславие и грубость, а сам он становится добычей меланхолии. И, как это бывает с арестованным за долги человеком, которому стоит только угодить в это узилище, как каждый кредитор жаждет вчинить против него иск, дабы вернее удержать его там, так же стоит только какой-либо досаде завладеть нашим пациентом, как все другие тревоги мгновенно наваливаются на него, ибо qua data porta ruunt [они устремляются в любую щель], и тогда, подобно охромевшему псу или гусю с перебитым крылом, он поникает и падает духом и в конце концов доходит до того жалчайшего состояния или болезни, которая зовется меланхолией. Так что если философы насчитывают восемь степеней жары и холода[939], то у меланхолии мы можем насчитать их восемьдесят восемь, поскольку она поражает наши способности самыми разнообразными способами, и, угодив в большей или меньшей мере в эту дьявольскую пучину, мы постепенно погружаемся в нее все глубже и глубже. Однако все эти приступы меланхолии, сколь бы они ни были поначалу приятны или неприятны, как бы ни мучили и ни подавляли того, кем они на время овладели, эти приступы, еще раз повторяю, как