нет приличных мостов, из-за которых движение может остановиться на несколько дней. Пустячное повреждение.

У Юрка вытянулось лицо. Он-то мечтал о большой операции, в которой тоже примет участие.

Семен успокаивающе похлопал его по плечу.

Вскоре Юрко ушел; он даже не предполагал, какое смятение внес в мысли партизан. Знай он, что задумал Григорий, запрыгал бы от радости.

«Мостик, — размышлял Григорий, — мостик, который можно починить в два счета; немного бетона — и порядок, можно ехать дальше. А что, если настоящий мост?»

Юркино известие лишило покоя и остальных. Никто не произнес ни слова, но все думали о том же, смелый замысел не выходил у них из головы, не давал им покоя. Мост. Настоящий мост. Железная дорога далеко, и охраняется она не на шутку. И гор нет поблизости. А на восток идут тяжело груженные составы, в тихие осенние вечера свистки паровозов доносятся даже сюда. Известно, что́ они везут и как важна эта Кошицко-Богуминская линия. Черт побери. Открытой атакой не добьешься ничего; пока они достигнут полотна, их десять раз перестреляют. Вокруг одни голые поля,; правда, выше, в горных ущельях, железную дорогу охраняют целые сотни серых мундиров — немцы знают, где наиболее уязвимые места. А тут, в долине, охраны раз в десять меньше, считают, что здесь они в безопасности. Может быть, и удастся.

— Что ты все ходишь, Григорий? — закинул удочку Ондриш. — Все ходишь, думаешь… О чем?

— Небось о том же, о чем ты думаешь сидя, — не оглянувшись, ответил Григорий.

— Вот здорово! Если двое об одном задумались, то наверняка что-нибудь да придумают.

— А если трое? — подал голос сержант Михал.

— А если четверо? — подхватил Антонин.

— Считай, что все семеро, — улыбнулся Семен.

Все рассмеялись.

— Молодец парнишка, что прибежал, — заключил Петер, — принес нам настоящую работку. А то давненько ничего стоящего не было. Только и знаем, что щупаем немца исподтишка.

— Потерпи малость, еще запаришься, это ведь только начало, — серьезно пообещал Григорий.

Партизаны шутили, не подавая вида, насколько захватила их мысль о предстоящей операции.

Едва стемнело, они поднялись на вершину Ястраба, откуда было видно далеко вокруг. Здесь уже тянулись заросли стланика да торчало несколько кривых елочек, исхлестанных ветром. Тут обычно стоял дозорный и следил, не подает ли Янко из Галона сигнал об опасности, не идет ли дым из трубы его дома.

Они не уселись в кружок, а разбрелись по поляне. Ондриш, забравшись в заросли стланика, устроился на камне. Остальные улеглись под елочками, посасывая сигареты. Было прохладно — на этой высоте под вечер и в июле застучишь зубами от холода. Но что таким парням октябрьские холода! Сплюнут раз-другой, вдохнут воздух полной грудью и уже с холодом заодно — и не замечают его, подпускают к себе без боязни, не отталкивают его, и он ласков с ними, как женщина. Вот земля — другое дело, с ней не шути, надо как следует оглядеться, прежде чем лечь. Вон и Петер уже пересел повыше; там, где он было развалился сначала, земля рыхлая, сырая, его сразу пробрал холод, хотя брюки толстые, суконные.

Ясное звездное небо равнодушно к происходящему внизу. Да и те, что сидят на вершине Ястраба, не звездами любуются, их интересуют огоньки, что мерцают вдали, — Кошицко-Богуминская магистраль. Туда устремлены их мысли — они словно воочию видят, как рельсы огибают Ваг, по мостикам и мостам перебегают через ручьи и стремительные горные речки, которые разливаются весной, угрожая полотну: потому-то некоторые мосты могут показаться непосвященному человеку, незнакомому со здешней коварной природой, слишком длинными.

Петер смотрит на огоньки своей родной деревни и вспоминает жену, маленького Петрика, который сейчас наверняка спит. А жена моет посуду или стирает. Руки у нее изъедены щелоком, как и в тот вечер, когда он забежал проведать их. Она так и села, увидев его в сенях. Он не сказал ей, где скрывается, как она ни выспрашивала. В деревне стояли немцы, и кто знает — вдруг бы ее стали мучить, а она бы не вынесла мучений и выдала. Так надежнее. Она собрала в узелок провизию, он поцеловал Петрика в лоб и исчез, прошмыгнув через сад, как ласка; никто его не заметил.

Они смотрят на редкие огоньки деревень, разбросанных по долине, но взгляды их неизменно возвращаются к тем далеким огонькам на железной дороге; из-за плохой маскировки со стороны они видны далеко. Там Кошицко-Богуминская дорога, важная коммуникация, связывающая оба фронта — Восточный и повстанческий — и арсеналы в тылу. Там друг за другом два моста, и если взорвать один из них, то движение прекратится на несколько дней.

— Наши еще держатся на Чертовице? — тихо спросил Михал, не оборачиваясь.

— Держатся ведь, а Григорий? — подал голос и Ондриш.

— Да, — ответил Григорий.

— И через Штурец немцы еще не прошли, — добавил Йожко, — ни один. В Чремошном тоже пока наши.

И опять наступило долгое молчание. Семен Александрович стал напевать партизанскую песню, но так тихо, что Ондриш, сидевший чуть выше, ничего не слышал, потому что северный ветерок относил ее вниз. Да Ондриш и не замечал, что товарищ поет, он сидел, повернувшись к другому склону горы, переходившему в Студеную долину, откуда кверху подымались бесшумными гигантскими привидениями клубы тумана, так что становилось немного жутко. Вытягивая огромные мягкие щупальца над верхушками елей, они беззвучно затопляли долину, но не заглушили ни журчания ручья внизу, ни могучего монотонного шума леса — туман поднимался, повинуясь каким-то своим законам, величественный, будто великан-волшебник, обладающий чудесной силой превращать огромные предметы в невидимок.

— Какая охрана на мостах? — неожиданно громко и резко спросил Григорий.

Все насторожились — это уже серьезный, деловой разговор. Если Григорий так спрашивает, дело будет.

— Как всегда, двое. По одному на каждом берегу, — ответил Петер.

— Я говорю о мосте возле Пустой Мары, — строго начал Григорий. — Но не думайте, что там немцев только двое, — те, что торчат на мосту. Особенно теперь, когда у них малость поковыряли дорогу. Немцы понимают, что аппетит приходит во время еды.

Йожко придвинулся ближе к Григорию, он очень обрадовался, что Григорий заговорил о предстоящей операции, но выразить свой восторг он не умел и лишь несмело поддакнул:

— Это верно.

Помолчали; потом заговорил Семен:

— Надо учесть и то, что подступы к мосту, возможно, заминированы или по крайней мере огорожены колючей проволокой.

Йожко сразу приуныл. После слов Семена взрыв моста показался ему почти невозможным делом. Остальных тоже не обрадовало это соображение. Снова наступила тишина. Усевшись поудобнее, все закурили. Издалека послышался рокот мотора — с запада на большой высоте летел самолет.

— Наш? — спросил Йожко.

— Нет, — сухо ответил Григорий.

— Но к