ухо к дыре и явственно услышал мелодию и слова: ШАТЕР МОЙ У ДОРОГИ БЕЛОЙ МНЕ ГОЛОД ГЛОЖЕТ ТЕЛО ВОРОН МНЕ ОЧИ ВЫКЛЕВАЛ И ВСЕ ЖЕ ПУТЕМ ЗНАКОМЫМ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ПЕСНЕЙ ХЛЕБА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ЛАСКОЙ ВЕТРА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ.

В ногах у него вдруг словно засвербило — сначала в кончиках пальцев, потом в суставах и выше, выше…

— Ты не знаешь, Аппунтато, как я рад, что не нашел у тебя Дондулу. Это последнее место, где она могла быть. Признаюсь, я все откладывал, не хотел сюда идти. Когда Дондула меня бросила, присягнуть был готов, что к тебе убежала. Во двор к тебе вошел, чувствую — умираю, и все тут. Пока Дондула рядом была, жизнь так много хорошего приносила, передохнуть не успевал. Передохнуть не успевал, говорю, и хоть со всех сторон меня обложило, а другой жизни я не желал. Но это к лучшему, что нет у тебя Дондулы. Не потому, что я тебе счастья не желаю, верь мне, не потому, но… пойми ты меня: для меня это снова было бы поражение. Поражение от тебя. Не сердись, Аппунтато, я ведь всегда считал, что ты в жите родился. А вот сейчас мне даже жалко тебя: и ты не получил всего, чего хочешь. Не того мы сорта люди, не из тех, которые все, что хочешь, имеют. Ты и я. Ты сказал: если хочешь что-то иметь, то от чего-то надо отказаться. Мы с тобой от всего отказались. Или, верней, все отказалось от нас. Ты меня понимаешь? Все. Значит, Дондула…

На последнем слове Кошка зашелся внезапным приступом хриплого смеха. Аппунтато тряхнул его как следует, и Кошка не защищался.

— Цыц! — рявкнул Аппунтато.

Смех Кошки затихал где-то в глубинах ледника и выше, на ледяных штабелях. Аппунтато оберегал свой кусок мокрой стены.

ПОЙДЕМ С ТОБОЮ… ПОЙДЕМ С ТОБОЮ…

Калека же ты, однако, Кошка. Не знаешь, какое блаженство иметь одно исключительное ухо, восхищался собой Аппунтато и страшно жалел, что мокрая стена — не радио с черными пуговицами регуляторов, какое есть у жены. Ведь будь стена радио, ему не пришлось бы так напрягать свое правое ухо — повернул черную пуговицу, сделал звук погромче да и подпевай, коли хочешь:

ШАТЕР МОЙ У ДОРОГИ БЕЛОЙ МНЕ ГОЛОД ГЛОЖЕТ ТЕЛО ВОРОН МНЕ ОЧИ ВЫКЛЕВАЛ. И ВСЕ ЖЕ ПУТЕМ ЗНАКОМЫМ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ПЕСНЕЙ ХЛЕБА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ЛАСКОЙ ВЕТРА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ.

— Честно скажу тебе, Аппунтато, я бы сыграл в ящик. Размышлял я над этим, трезво рассуждал, и лучшее, что я мог сделать, — под поезд… Скажу тебе почему: мы же в поезде познакомились. «А потом украшу шляпу…»

Подумав немного, Кошка сказал:

— Ты меня уверил, что Дондулы здесь нет. Верю. Но должен еще спросить: и не была?

— Не была.

— Не морочишь мне голову?

Песня дозвенела.

— Скажи, не врешь?

— Да тише, Кошка, бога ради, прошу тебя, тише!

Напрасные старания, песня не возвращалась.

Аппунтато весь еще был не в себе, когда послышались шаги. Женские шаги. Он смотрел на дверь, ожидая чуда.

— Пан шеф, — пустилась молоть языком служанка, — я вам попону принесла, и потом, вы уж не гневайтесь, я сказала сама себе: там, где пьют, может быть не лишней уступчивая… не знаю, верно ли говорю… уступчивая женщина, потому как мужчины…

— Кошка, друг, — морщась, сказал Аппунтато, — как, есть желание?

— Нету. В другое бы время… а так…

— И я не хочу, девка.

Служанка надела вышитую кофточку и, видимо, вымылась.

— Жаль, — сказала она. — Очень жаль. Получили бы удовольствие, пан шеф.

«Пан шеф» она произнесла томно, масляно, вложив в эти слова все соблазнительные интонации, на которые была способна.

Но это только еще больше разозлило Аппунтато.

— Прочь! — заревел он.

Взбешенная до зелени в глазах, служанка изо всей силы шваркнула дверью.

Они разделили остатки выпивки. Аппунтато уже внимания не обращал на сползающие ледяные брусья. Околдовала его песня. Не мог от нее избавиться.

Кошка через силу встал, его шатало немного, но он сказал со значением:

— Ну, я пошел.

Он смотрел на Аппунтато, видно, его мучило еще что-то.

— Одного я забыть не могу. Обещание Дондулы. Ты вспомни-ка: «Не последний раз обнимаю, можешь мне поверить». Так говорила она тебе, Аппунтато, потому я и думал, что… что…

Зрачки у Кошки расширились, рот раскрылся, лицо онемело. Аппунтато подскочил к нему, вспомнив, что Кошка когда-то страдал такими странными припадками. Кошка, однако, его оттолкнул. Он сделал это вроде бессознательно, его внимание притягивало что-то там, у дверей.

Аппунтато обернулся.

Дондула.

И у него расширились зрачки, и он забыл закрыть рот.

Дондула!

Она вытянула перед собой смуглую руку.

Повернулась спиной.

Прислушалась.

И когда услышала его первый неверный шаг, двинулась.

Аппунтато пошел за ней, как лунатик.

Гроза прошла стороной, но пыльный смерч, как обычно, кружил около громадной липы и мешал коням спать. Торбы с сечкой слегка раскачивались. Наверное, оттянули лошадям головы — пожалел Аппунтато животных. И тут же: а может, и хорошо, что не сняли торбы, хоть пыль в ноздри не набьется.

Он видел, как колышутся ее бедра.

Аппунтато думал, что глубокой ночью во дворе никого не будет. Рассеянно он поглядел на двери дома и увидел там служанку. Ее белая вышитая кофточка светилась в темноте. Он скользнул взглядом по окнам. В окне спальни торчала голова жены. Голова ее казалась огромной. К этим бумажкам, на которые жена накручивала волосы, повязывая потом старый фланелевый платок, Аппунтато так и не смог привыкнуть. Что же, разве ты не побранишься, жена, не крикнешь мне ругательного слова, чтобы успокоиться перед сном? Мне, например, будет этого не хватать, жена.

Но он не отрывал взгляда от босых ног, которые мелькали впереди. Они ступали по пыльной земле, будто по ступеням трона.

Королевна Дондула!

Проснулась лошадь. Открыла большой белый глаз.

Выезд со двора был узковат. Пока новый работник привыкнет, пообдерет и кирпичные столбы, и борта телеги. Тут же, у выезда, располагалась и корчма. Когда-то она была при пивном складе, но вдова сначала сдала ее в аренду, а потом и продала. Глупость сделала, рассуждал Аппунтато, хорошая корчма — хорошие доходы. Но в те поры жена еще управлялась со всем хозяйством одна. Не могла вроде совладать. А как теперь будет?

Аппунтато подумал: остановиться или на ходу обернуться? Обернулся на ходу.

Кошка стоял, прислонившись к ставне ледника. Кошка, оплетенный диким виноградом. Оплетет его виноград, задушит. Как это ты мне сказал? Ты в жите родился,