Аппунтато. Хм. Да ты просто чародей, Кошка, как ты до всего доходишь?

Обернувшись еще раз, вздохнул.

— Не сердись на меня, Кошка.

А с женщинами в доме попрощаться забыл.

Вышли на улицу.

Фантастические картины ночи захватили его.

Чуть ли не с малых лет он жил в городке, но только этой темной ночью понял, какая красота таится в простеньких силуэтах зданий. Крыши словно шляпы, а трубы над ними — перья. Споем ли мы когда-нибудь вместе, Кошка, нашу песню? Что скажешь?

«…А потом украшу шляпу я цветным пером».

Нет, не эту, Кошка…

Я знаю песню получше. Слушай.

ШАТЕР МОЙ У ДОРОГИ БЕЛОЙ МНЕ ГОЛОД ГЛОЖЕТ ТЕЛО ВОРОН МНЕ ОЧИ ВЫКЛЕВАЛ И ВСЕ ЖЕ ПУТЕМ ЗНАКОМЫМ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ПЕСНЕЙ ХЛЕБА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ЗА ЛАСКОЙ ВЕТРА ПОЙДЕМ С ТОБОЮ ПОЙДЕМ С ТОБОЮ.

Дондула сменила шаг. Аппунтато заметил — походка ее стала порывистой, и она движется в переменчивом ритме песни, похожем на полет птицы.

— А ведь и я пою, — сообразил он.

А Дондула… Нет, Дондула не идет, она песней летит. Танцует. Колышется, как одинокий цветок под дуновением ветра. Да разве цветок просто колышется? Он и сам рассекает ветер, насыщает его прихотливым ароматом, переливающимся тысячами оттенков. И человек должен идти вслед за ветром и вспоминать. И еще: бороться с нетерпением.

В груди у него жгло.

— Дондула, — позвал Аппунтато.

Но она не остановилась, не оглянулась, шла.

Обогнули дома, притулившиеся к замку — Подградье, проскользнули краем редкого леса. Они уже были за городом, под замком. Остались позади самые нищие окраинные хибарки. Они кружили по таинственным тропам городской свалки.

— Куда ты ведешь меня, Дондула?

Она ступала осторожно, показывая ему дорогу. Своей походкой предупреждала его о мелких опасностях на пути. Взбежала на холм, подождала, пока он с трудом взобрался, и снова шла.

Над ними нависали скалы.

На скалах высился замок.

Дондула остановилась и зажгла свечу.

В мерцании света он увидел пьянящую красоту гибкого тела.

Дондула!

В подземном ходе замка гулял легкий сквозняк. Они свернули. Ход был высокий, но все равно он заставлял их нагибать головы. Аппунтато казалось, что через низкие двери они входят в королевские покои. Поворот, еще поворот, и они оказались в обширной нише, от которой разбегалось несколько ходов.

На голой земле лежали рядом два мешка, набитые соломой, около них — сломанный табурет без ножки. На табурете — толстая свеча. Дондула зажгла ее.

Красноватый свет согрел помещение.

— Три месяца искала я это место, — сказала наконец Дондула, восхищенно глядя на Аппунтато.

Аппунтато шагнул к ней и сказал:

— Самое лучшее место в мире нашла ты, Дондула!

Перевод Б. Холопова.

АНДРЕЙ ПЛАВКА

СЕМЕРО

1

В тот сентябрьский день никто и не думал, что немцы так быстро дойдут до Липтовского Микулаша. Воинские части не смогли остановить их наступление на востоке, а из-за трусости и предательства высших чинов не могло быть и речи о том, чтобы удержать хоть какую-то линию обороны. Разъяренные немцы хлынули в долину Верхнего Вага.

Тогда это и произошло. Под Микулашем после ожесточенного боя оказались отрезанными семь человек. Встретились они под вечер, на опушке леса. Один, сержант словацкой армии, сидел под елью и осматривал раненую ногу. Над ним склонился солдат тоже в словацкой форме. Он был с непокрытой головой, и густые черные пряди падали ему на лицо. Вдруг они заметили двух партизан, которые вышли из леса и направились к ним. Солдат кивнул в их сторону:

— Гляди-ка…

— Чего это вы? — спросил один из подошедших.

— Жало вынимаем, — ответил сержант.

— Пока одно вынете — сто раз ужалит, пойдемте-ка отсюда, — произнес молодой партизан и вскинул на плечо автомат.

— Легко сказать — пойдем… — Черноволосый солдат выпрямился и посмотрел партизану в лицо. Тот был очень молод. — Как он пойдет, надо хоть рану перевязать.

Второй партизан, в коричневой клетчатой кепке, нагнулся над раненым и осмотрел икру. Опустившись на колени, он уверенными движениями ощупал всю ногу и заметил:

— Дело не так уже скверно.

В самом деле, пуля прошла, не задев кости.

— Что ж, Михал, тронемся, пожалуй, — сказал черноволосый.

Не успел сержант ответить, как из-за елей показались еще трое. Судя по одежде, двое из них были русские. Подойдя, они оглядели всех, потом один достал из вещевого мешка аптечку, промыл рану, перевязал и похлопал раненого по плечу, и все это так быстро, что остальные не успели опомниться. А сержант, поднимаясь с помощью товарищей, проговорил:

— Видишь, Петер, какие мы вояки — мудрим, чуть не совет над царапиной устроили, а тем временем всех нас могли перебить. А русские, вишь, сразу берут быка за рога.

— Ну пошли, пошли, — подбодрил его усатый русский, который перевязал рану. Его звали Григорием.

Тронулись в путь. Сержанта поддерживал черноволосый Петер. По дороге выяснилось, что планы у всех разные. Сержант и Петер собирались перебраться через Ваг и идти к Низким Татрам на свободную территорию, занятую повстанцами; молодой Йожко и Антонин хотели вернуться на оравские полонины к себе в отряд. А русские и веснушчатый партизан Ондриш, у которого была привычка то и дело оттопыривать губы, решили пробираться на восток, чтобы разыскать своего командира. Перед тем как расстаться, они присели на вывороченную сосну. Ондриш сидел с краю и сквозь редкие ели наблюдал за косогором. На лес уже опускалась густая мгла, дали тонули во мраке.

Внезапно Ондриш насторожился, прошептал «тс-с» и указал рукой влево. К лесу по склону приближались фигуры в серых мундирах.

— Заметили, гады, — прошептал Ондриш и поднялся.

Остальные переглянулись и вскинули автоматы.

Усатый русский предупреждающе поднял палец — чтобы не стреляли.

— За мной, — шепнул Петер и повернул в глубь леса, — я знаю тут каждую тропку.

Последнее никто не расслышал, но все без единого звука двинулись за ним. Сержанта Михала поддерживал молодой Йожко, он же нес обе винтовки. Во время стремительного броска сержант держался мужественно и ковылял изо всех сил, чтобы не задерживать отход.

И Петер, намеревавшийся вместе с сержантом перейти Ваг, благополучно довел своих спутников до маленького хутора, расположенного неподалеку от его родной деревни. Тут ему знаком был каждый камень. Все остались в саду, а Петер вошел в крайний дом. В остальных домах было уже темно, но здесь еще мерцал огонек. Вскоре Петер вернулся.

— Немцев еще не было, — сказал он, — пойдемте выше в горы.

На спине у него белела котомка.

— Собрали на скорую руку, — пояснил он, — чтобы было чем подкрепиться.

Они двинулись