там складывали желтые костяки к другим в один штабель.

Однажды башенные глядачи криками всполошили острожных сидельцев. Выползли люди из дымных избёнок и землянок: о чём сполох? Стражи прокричали, мол, подступает орда во множестве, и все на конях.

Казаки разобрали пищали, заняли боевые места у стрельниц. Воеводы с сотниками взошли по лестнице на стену, на огнебойную площадку, всмотрелись из-за острого частокола.

Прибывшие к острогу были эвенками. Сидели на оленях, на конях с луками за спиной и бриткими копьями-пальмами в руках, с которыми ходят на медведей. У многих были и пищали, не иначе отбитые у казаков из сожженного ранее острожка. Еремей насчитал больше двухсот воинов, остановившихся от острога за два полёта стрелы. Они что-то кричали, размахивали руками. Казаки не отвечали: толмача у них не было, его Пашков казнил ещё год назад.

– Едут, батька, едут. – Еремей из-под ладони вглядывался в эвенков. – Оружие посымали. Нам бы тоже выйти навстречь, переговорщики небось.

– Нет им моей веры, – заводил головой воевода. – Пальнуть поверх шапок для острастки.

От подъезжающих донёсся крик по-русски:

– Воевода-а! Князь Гантимур к тебе пришёл! Выходи встречай или ворота отворь! С миром пришел князь!

Пашков велел подняться на стену казакам из Амурского отряда Степанова, приказал:

– Шибче глядите, не маньчжур ли пожаловал или китаи?

Степановцы долго из-под руки и сквозь кулак всматривались, наконец определили:

– Не китаи и не маньчжуры, хоть и одной колодки люди. Это эвены, а по-русски блажит никак Ждан Малой, нашего отряда пушкарь.

– А как он к людям Гантимуровым попал?

– Ну дак много нас дунуло с Амура. Бежали кто куда почем здря.

Пашков задумался, прикрыв один глаз, открыл его и прикрыл другой и снова задумался. Помедлив, распорядился:

– Ступай, Еремей, посольством к имя, да возьми с собой Василья Кривого, у него глаз пронырливый, да сотников пару прихвати из тех, что телом побравее, а мы вас на случай какой неловкой прикроем затинными пищалями. И уж в острог их не приглашай, поймут, каково тут у нас житьё, конями перетопчут. Ну а ежели торговать станут, то наш им товар един, знаешь какой: любят его все сыроядцы.

Поклонился Еремей, пошел со стрельбного настила, спустился на землю, прихорошился, снял шапку боярскую, зачем-то обхлопал о колено, перекрестился, надёрнул её на голову и в окружении четверых провожатых протиснулся на волю сквозь приоткрытую створу проезжих ворот.

Молодой князец Гантимурова рода поджидал их, сидя на чёрном коне, гордо уперев в бок руку со свисающей с запястья нагайкой. Дорогая небесного шелка шуба вся заткана страховидными китайскими драконами, пояс из серебряных наборных блях сиял, как и круглое лицо князца со смеющимися раскосыми глазами. Сверху вниз глядел он на стоящего перед ним Еремея, поигрывал, повивал нагайкой и что-то лопотал переводчику – казаку Ждану Малому.

– Пошто, барте, гостя дорогого пеши встречаешь, – переводил отчего-то шибко отунгусившийся Ждан Малой. – Конь нету, потох, однако? Чум зови, барана режь, шулью хлебать хочу, трубхам курить хочу, лопатка баранья гадать хочу. Э?

– Скажи ему, – натянуто улыбаясь, попросил Еремей. – Большой воевода стар и болен, какой уж тут пир гостевой? Наша гостья – печаль, не смеем казать её князю дорогому.

Переводчик что-то долго лопотал князцу, выслушал ответ и передал Еремею:

– Зачем хворать? Надо многа и жирно чамчить, да на конь, да в поле лисиц, волков гонять. Здрав будет. Я торговать с тобой хочу. Свинец, порох, огненная вода хочу. Моя тебе давать жирных баранов, коней, коровы. Э?

– Пороху самим мало. – Еремей поцокал языком. – Свинца тоже. Уж извиняй, князь. А винишко горячее есть.

Князец заговорил, рысьими глазами всматриваясь в острог. Молодо и улыбчиво было тугощекое лицо его под лисьим разлётным малахаем, кровушка играла в бравом хозяине орды. Видел он и пушечные жерла над проезжими башнями, и длинные стволы затинных пищалей меж заострённых лиственничных брёвен. Усмотрел и штабель мертвяков и в улыбке вызмеил красивые губы. Ждан Малой переводил бегло, вставляя и своё:

– Горячего вина князю надо. Любит его. Готов на обмен. Спрашивает, зачем у тебя много дохлых, с кем воюешь? Хочет знать, сколько у тебя войска, куда дальше пойдете или здесь засядете? Даёт коней, баранов, но хочет видеть ваш товар.

Двое сотников сбегали в острог и скоро вернулись с двумя вёдрами вина, зачерпнули его серебряным ковшиком-корцом, подали с поклоном князцу, тот поводил носом над ковшиком, протянул его Еремею.

– Однако ты пей, – сказал и хохотнул, сверкнув белыми зубами.

Еремей выпил, крякнул и утёр усы рукавицей. Князец, хитро щурясь, понаблюдал за ним, кивнул. Ему тоже зачерпнули вина. Он выпил, не утёрся, но, хохоча, вздыбил поводьями черного жеребца, тот на задних ногах прошелся плясом по кругу и тяжко пал на передние копыта.

– Карош! – мотнул малахаем князец. – Одно ведро – конь, одно ведро – две коровы, пять баранов – тоже одно ведро.

Не торговался Еремей, пошептался с Василием-приказчиком, и тот с сотниками сбегал в острог за сорокаведёрной бочкой. В начале похода их было три, осталось полторы. Берёг их прижимистый Афанасий Филиппович на черный день, вот и пришел он куда чернее. Правда, Кривой Василий с сотниками за долгие пять лет похода тайно баловались винишком, но весьма скромно. Не приведи Господи, прослышит о самочинстве воевода – засечёт. Потому-то и сохранилось из ста двадцати ведер шестьдесят.

Прикатили одну пузатую, просмолённую. Князец что-то прокричал стоящим вдали эвенкам, там забегали и скоро пригнали тридцать коней, шестнадцать коров и десять баранов. Князец велел выбить затычку из бочки. Выбили, отсосали трубочкой винца полный корец, Еремей отпил из него, а князец осушил до капли, да ещё перевернул, постукивая им по колену, и спрятал за пазуху. Еремей подмигнул Василию, и тот развернул припасённый платок и подал на нём князцу в подарок пистоль в золотой насечке с перламутровыми вставками по гнутой рукояти. Князец аж взвизгнул, схватил его, поцеловал и щелкнул курком.

– Ай, бачка, ай кароший! – взвизгивал, ширя узкие глазки. – Порох нет? Свинец нет?

– А вот тебе и припас. – Василий подал увесистый кожаный мешочек с круглыми пулями и другой – с порохом. Наклонился, поднял оброненный шелковый с красными розами по белому полю платок, подал князю. Тот скомкал его, затолкал за пазуху и тут же захотел опробовать пистоль: умеючи сыпанул в ствол пороху, вбил пулю, прицелился в оленя и спустил курок. Грохнул выстрел, князец окутался дымом, олень отпрянул скоком в сторону и свалился на бок.

– Вай-вай! – ликовал захмелевший князец. – Эй, Ольдой, гони наша подарка сверху двадцать оленя! Ай, карош! Другой такой нету?

– Честный торг, – ответил Еремей