– Но ведь они не все нечестивцы! Например, сын охотника, он ведь не совершил ни единого преступления против Ардуины!

Грумо шагнул еще ближе. Железный наконечник стрелы двигался из стороны в сторону, как будто подыскивал удобную точку на теле жертвы.

– Ардуина требует крови! Любой крови! – выкрикнул лучник. – Римская, тунгрийская – ей безразлично, главное, чтобы кровь пролилась из живого тела, годного для подношения. Да, сын охотника был ее последователем. Лучшую жертву невоз…

При этих словах Араб стряхнул с себя оцепенение. С невнятным воплем он выскочил из-за алтаря и запрыгнул на каменную плиту. Слова Грумо пробили панцирь скорби, и теперь все его естество было объято яростью. Грумо резко развернулся и машинально выпустил в охотника стрелу, но Араб со звериным оскалом уже бросился на него. Стрела же пропела рядом с его ухом. Запрыгнув на плечи бандиту, проводник обвил его за талию крепкими ногами. Пальцами левой руки он впился Грумо в глаза и оттянул его голову назад. Издав вопль боли, тот выпустил лук и вскинул руки, пытаясь сбросить с себя нападавшего. С криком «Ардуина!» Араб занес правую руку, в которой сжимал нож сына. Железное лезвие к тому времени успело покрыться пятнами ржавчины, но все равно было по-прежнему острым и могло легко пронзить плоть. И оно пронзило. Покрытое охристыми пятнами лезвие вошло Грумо в шею, разбудив фонтан крови. Грумо содрогнулся, а Араб, соскочив с раненого бандита, вскинул руку в упреждающем жесте, видя, что Марк схватился за меч.

– Оставь его! Пусть умирает точно так же, как мой сын, когда его отправили к богине!

Римлянин кивнул и вернул в ножны меч, а затем поднял лук и поправил стрелу. Грумо лежал на земле, беззвучно открывая рот. Дыхание вырывалось из его груди булькающими хрипами. Араб стал рядом с Марком и, злобно посмотрев на умирающего, пнул его в бок ногой, привлекая к себе его внимание. Голос его по-прежнему срывался от горя, но слова, которые он произнес, звенели сталью:

– Когда ты умрешь, я раскромсаю тебя на куски, которые затем брошу в лесу кабанам. Все, кроме головы. Ее я оставлю себе, чтобы никто никогда не мог воссоединить ее с твоим телом. И покуда я жив, ты будешь ждать в загробном мире своего перерождения. Ждать тщетно.

Марк кивнул и похлопал его по плечу.

– В таком случае побудь здесь, на тот случай, если появится кто-то еще, – сказал он и протянул Арабу лук. – Я же пойду посмотрю – вдруг найду еще что-нибудь интересное.

Обнажив меч, он медленно, крадучись, двинулся вниз по каменным ступеням в подземное логово Обдурона. Стараясь ступать неслышно, центурион то и дело останавливался и прислушивался, не затаился ли где-то рядом еще один бандит. Подземелье освещали факелы – точно так же, как и в тот, первый раз. Их потрескивание и шипение заглушало легкие шаги Трибула.

Убедившись, что в подземелье никого нет, он уже повернул было назад, когда его внимание привлекла тонкая тень на одной стене. Задумчиво насупив брови, Марк сунул в тонкую, не шире человеческого волоса, щель острие меча и приоткрыл потайную деревянную дверь, покрашенную так, чтобы сливаться с окружающим камнем. За дверью царила кромешная тьма. Взяв со стены факел, Трибул шагнул внутрь и невольно вздрогнул при виде жуткого зрелища. От каменной стены тянулись четыре короткие цепи. На них в коленопреклоненной позе держалось мертвое тело, как будто труп застыл в вечном поклоне перед неким божеством, за которым он отошел в мир иной. Присев перед мертвым телом, Марк приподнял факел и рассмотрел стены и пол, а затем взял одну руку мертвеца и пристально изучил ее. Шорох кожи по камню заставил его обернуться. В дверях, держа за волосы голову Грумо, молча застыл Араб.

– Нам надо уходить, – заговорил он. – Ардуина простит мне то, что мы здесь сделали, но если мы останемся здесь дольше, то рискуем навлечь на себя ее гнев. Обдурон может вернуться в любой момент, и тогда мы будем пойманы, словно звери в клетке.

Марк покачал головой, вручил Арабу факел и указал на закованный в цепи труп.

– Согласен, нам нужно уходить отсюда, но не потому, что он может вернуться сюда. Он, как ты и предполагал, вывел из крепости всех своих людей. Но я сомневаюсь, что его цель – обоз с зерном. По-моему, он позарился на куда более ценный трофей.

– О Митра, как же болит спина! – стонал Скавр. – А мне казалось, что я крепок, как бык.

Клодий посмотрел на трибуна и, прочтя на его лице решительность, мрачно усмехнулся:

– Одно дело идти в ногу с солдатами, когда те передвигаются обычным походным шагом, и совсем другое – когда ускоренным. Тогда сразу становится видно, кто молод, а кто уже нет. Но ты молодец, стараешься не отставать.

Рутилий невесело усмехнулся:

– Это лишь потому, что, в отличие от них, я ничего не тащу на себе. Кстати, как там хамийцы? Не жалуются? Не отстают?

Клодий фыркнул:

– Все объясняется просто. Примипил решил оставить их в девятой центурии, но вместо того, чтобы держать вместе, рассредоточил по разным контуберниям.

Скавр кивнул. Судя по его лицу, он уже понял, что ему хочет сказать центурион.

– Именно, – подтвердил тот его догадку. – Вокруг них со всех сторон шагают сильные деревенские парни. На фоне этих тяжеловозов они – низкорослые беговые лошадки. Ничего, еще пара месяцев – и мы сделаем из них настоящих тунгрийцев. На каждого еле передвигающего ноги лучника приходится два-три крепких наших парня, которые не дадут им отстать. Если что, они приободрят или понесут снаряжение. Нет, меня волнуют не хамийцы, трибун, а легионеры. Может, пройдемся вдоль колонны? Посмотрим, как там дела?

Рутилий снова кивнул и покинул строй. Здесь он позволил себе замедлить шаг, однако останавливаться тоже не стал, зная, что потом с трудом заставит себя сдвинуться с места. Клодий зашагал рядом с ним. Первая когорта тянулась мимо них подобно закованной в латы змее. Солдаты шли, откинув назад головы и втягивая в себя теплый весенний воздух. Проходя мимо, каждый центурион салютовал трибуну и примипилу жезлом. Скавр отметил про себя, что гордая осанка командиров и написанная на их лицах решительность лучше любых команд и приказов помогают солдатам переносить тяготы марш-броска. Наконец мимо него, положив на плечи боевые топоры, прошла, чеканя шаг, последняя из четырех тунгрийских центурий – солдаты Тита. После нее показалась голова колонны легиона.

– Так дело не пойдет, – проворчал Клодий.

Трибун покачал головой, выражая согласие с мягко выраженным мнением примипила. Шедшие позади тунгрийцев легионеры имели жалкий вид: почти все как один шли, ссутулившись и едва переставляя ноги. Их унылая колонна не шла ни в какое сравнение со стройными рядами тунгрийцев.

– Этот болван оставил в городе своего примипила в наказание за то, что тот дружен с нами. И вот теперь рядом с ним нет никого, кто как следует дал бы этим увальням коленом под зад. Надеяться, что это сделает сам трибун Беллетор, бесполезно. Это все равно что рассчитывать на то, что он слезет с лошади и покажет им личный пример. Эй, как дела, товарищ? – крикнул Скавр Домицию Беллетору, когда тот подъехал ближе. Тот лениво помахал в ответ.