Странно, но она обнаружила, что, несмотря на отвращение, этот человек привлекает ее. Преодолев первоначальное потрясение, она с удивлением обнаружила в нем острый ум. Конечно, всем известно, что, учась на юридическом факультете Стелленбосского университета, он был отличником, а до того как войти в парламент, имел значительную юридическую практику. Она также знала, что в состав националистического правительства входят только очень умные люди, но у этого человека ум был зловещий и угрожающий. Тара слушала, как самые отвратительные концепции излагаются так логично, с такой красноречивой убедительностью, что ей приходилось встряхиваться, чтобы уйти от его гипнотического влияния, как птице, пытающейся сбросить оцепенение от танца кобры.

Отношение Манфреда Деларея к семье Кортни было для Тары еще одной загадкой. В семейные предания вошел рассказ о том, как его отец ограбил шахту Х’ани, отняв алмазов на миллион фунтов, и как Блэйн, отец Тары, и Сантэн, которая тогда еще не была его женой, преследовали вора в пустыне и поймали после отчаянной битвы. Отец Манфреда был приговорен к пожизненному заключению и провел пятнадцать лет в тюрьме, прежде чем его освободили по амнистии националисты, когда в 1948 году, придя к власти, они выпустили из заключения очень много африкандеров.

Семьям полагалось бы стать злейшими врагами, и Тара действительно замечала следы ненависти в отдельных замечаниях и взглядах, которыми иногда обменивались Манфред Деларей и Шаса; за фасадом дружелюбия, который они предъявляли миру, чувствовалось что-то хрупкое и искусственное, что в любой момент могло исчезнуть, и тогда они вцепились бы друг другу в глотки, как бойцовые псы.

С другой стороны, Тара знала, что именно Манфред уговорил Шасу уйти из Объединенной партии и примкнуть к националистам, посулив ему пост министра, а Шаса сделал Делареев, отца и сына, главными акционерами и директорами новой рыболовной и консервной компании в Китовом заливе – компании, которая в первый же год работы принесла полмиллиона фунтов прибыли.

Сантэн делала загадку их отношений еще более интригующей. Когда Шаса во второй раз пригласил Манфреда с женой пообедать в Вельтевредене, Сантэн позвонила Таре за несколько дней до назначенной даты и спросила, могут ли они с Блэйном прийти на этот обед.

Хотя Тара старалась встречаться с Сантэн как можно реже и умерить ее влияние на детей и вмешательство в дела Вельтевредена, но прямой вопрос застиг ее врасплох, и она не смогла придумать отговорку.

– Конечно, мама, – ответила она с деланным воодушевлением. – Я бы сама пригласила вас с папой, но мне казалось, вам будет скучно, и я знаю, что папа не терпит Деларея…

– Кто внушил тебе эту мысль, Тара? – резко спросила Сантэн. – Они по разные стороны баррикад в парламенте, но Блэйн уважает Деларея и считает, что тот очень решительно справился с неприятностями. Его полиция прекрасно сработала, арестовав всех главарей и предотвратив серьезные нарушения и дальнейшие человеческие жертвы.

На языке Тары уже вертелись яростные слова, ей хотелось швырнуть их свекрови, но она стиснула зубы, сделала глубокий вдох и любезно ответила:

– Что ж, мама, мы с Шасой будем с нетерпением ждать вечера пятницы. В половине восьмого, и, естественно, форма одежды парадная.

– Рузумеется, – ответила Сантэн.

Вечер получился удивительно спокойным, учитывая, какие взрывчатые элементы собрались за столом, но у Шасы было строгое правило: в роскошных комнатах Вельтевредена прекращались всякие политические споры. Разговор мужчин переходил от планируемой поездки команды регбистов «Все черные» к поимке в заливе Фальс-бей шестисотфунтового голубого тунца, самого крупного в своем роде. Манфред Деларей и Блэйн были заядлыми рыбаками, и их будоражила мысль о такой великолепной добыче.

Сантэн за обедом была необычно молчалива. Тара посадила ее рядом с Манфредом, и Сантэн внимательно слушала все, что тот говорил, а когда в конце обеда все перешли в голубую гостиную, осталась рядом с гостем и вскоре они забыли обо всех остальных и погрузились в негромкий разговор.

Хайди, жена Манфреда, красивая светловолосая немка, не смогла заинтересовать Тару долгими жалобами на лень и вороватость цветных слуг, и Тара при первой возможности сбежала от нее, взяла еще рюмочку коньяка, отнесла отцу и села рядом с ним на голубой бархатный диван.

– Сантэн говорит, ты восхищаешься Делареем, – сказала она негромко, и оба посмотрели на пару в противоположном конце комнаты.

– Он грозный противник, – ответил Блэйн. – Тверд, как железо, и востер, как топор. Ты знаешь, что даже коллеги называют его «Человек-панга»?

– Но почему он так заинтересовал Сантэн? Она позвонила и потребовала пригласить вас, когда узнала, что он будет. Она словно одержима им. Почему, папа, ты не знаешь?

Блэйн опустил взгляд и сосредоточился на сером столбике сигарного пепла. Что можно ей сказать? Он один из, вероятно, всего четырех человек, которые знают, что Манфред Деларей – незаконный сын Сантэн. Он помнил свои потрясение и ужас, когда Сантэн призналась ему в этом. Даже Шаса не знает, что они с Манфредом сводные братья, хотя Манфреду, конечно, это известно. Сантэн просветила его ради шантажа, когда Манфред в 1948 году вздумал уничтожить политическую карьеру Шасы.

Все это было очень сложно, и Блэйн обнаружил, что снова встревожен, как часто бывал встревожен неразумием и неосторожностью Сантэн в годы, предшествовавшие их встрече. Он печально улыбнулся. Она по-прежнему страстная и порывистая женщина, и он не хотел бы, чтобы было иначе.

– Думаю, ее интересует все, что касается карьеры Шасы. Это естественно, ведь Манфред Деларей – Шасин «крестный». Все очень просто, моя дорогая.

– Да, Деларей его «крестный», – согласилась Тара. – Но, папа, что ты думаешь о таком повороте в политической карьере Шасы?

Несмотря на решение сохранять спокойствие, она, волнуясь, повысила голос, и Шаса, который оживленно разговаривал с молодой, дерзкоглазой второй женой французского посла, услышал свое имя и посмотрел в сторону Тары. Тара быстро опустила взгляд.

– Что ты думаешь об этом, папа? Правда, отвратительно?

– Вначале – да, мне так казалось, – признался Блэйн. – Но потом я обсудил это с Сантэн, и Шаса пришел ко мне. Мы обо всем подробно поговорили, и я сказал, что думаю, но в конце концов понял и его точку зрения. Я с ней несогласен, но я ее уважаю. Он считает, что сможет принести большую пользу…

Тара услышала, как ее отец повторяет бойкие банальные оправдания Шасы, и снова разозлилась. Она обнаружила, что дрожит от сдерживаемой страсти, что ей хочется закричать на них: на Шасу, на Сантэн, на родного отца, но потом она вспомнила о Мозесе и его борьбе и, сделав над собой усилие, сохранила самообладание.

«Я должна все запоминать, – сказала она себе. – Все, что они говорят и делают. Даже самые незначительные подробности могут оказаться очень ценными для борьбы».

Поэтому она все подробно пересказывала Молли Бродхерст. Не реже раза в неделю ей удавалось уйти из Вельтевредена под предлогом посещения портного или парикмахера. Они с Молли встречались только после того, как Тара убеждалась, что за ней не следят. Ей было приказано порвать все левацкие связи и воздерживаться от высказывания своих политических взглядов или пропаганды социализма в присутствии третьих лиц. Единственной ее связью с реальным миром борьбы оставалась Молли, и она ценила каждую минуту их встреч.