– Нет ничего, в чем я отказала бы тебе, – прошептала она вслух, и ее взгляд снова устремился к письму. Она быстро перевернула листок и продолжала читать.

«Когда-то я говорил тебе, что для нас чрезвычайно ценны твои семейные связи, с помощью которых ты можешь держать нас в курсе государственных дел. С тех пор это стало еще важнее. Твой муж, Шаса Кортни, задумал перейти на сторону неофашистских угнетателей. Хотя это наполнит твое сердце ненавистью и презрением к нему, для нас это нежданный подарок, на который мы не могли и надеяться. Согласно нашим сведениям, этим варварским ему обещано режимом место в правительстве. Если бы он доверял тебе, мы получили бы доступ ко всем их планам и намерениям. Эти сведения были бы бесценны».

– Нет, – качая головой, прошептала Тара, чувствуя, что за этим последует, и набираясь мужества, чтобы прочесть это.

«Я прошу тебя ради нашей земли и нашей любви, родив ребенка и оправившись от родов, вернуться в дом твоего мужа в Вельтевреден, попросить у него прощения за отсутствие, сказать, что не можешь жить без него и детей и сделать все, чтобы снискать его расположение и вновь завоевать его доверие».

– Я не могу, – прошептала Тара, но вспомнила детей, особенно Майкла, и почувствовала, что колеблется. – О Мозес, ты не знаешь, о чем просишь. – Она закрыла рукой глаза. – Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Я только что отвоевала свободу – не заставляй меня от нее отказаться.

Но письмо безжалостно продолжало:

«Каждый из нас в предстоящей борьбе вынужден будет идти на жертвы. Некоторым придется отдать жизнь, и я могу оказаться в их числе…»

– Нет, не ты, мой дорогой, только не ты!

«Однако верных и преданных товарищей ждет награда, немедленная награда вдобавок к окончательной победе в борьбе, к полному освобождению. Если ты сможешь сделать то, о чем я прошу, мои здешние друзья устроят так, что мы сможем побыть вместе – не там, где нам приходится прятать свою любовь, а в далекой свободной стране, где мы сможем наслаждаться своей любовью во время счастливой передышки. Можешь представить себе это, дорогая? Проводить дни и ночи вместе, ходить рука об руку по улицам, обедать в общественных местах и не таясь смеяться вместе, ничего не бояться, открыто говорить, что думаем, целоваться, делать все те восхитительные и нелепые вещи, которые делают влюбленные, и держать на руках дитя нашей любви…»

Ей стало так больно, что она не могла читать дальше. Молли застала ее горько рыдающей. Она села рядом и взяла Тару за руки.

– Что случилось, Тара, дорогая? Расскажи своей старушке Молли.

– Мне придется вернуться в Вельтевреден, – ответила Тара сквозь слезы. – О Боже, Молли, мне казалось, я навсегда избавилась от этого дома, а теперь я возвращаюсь.

* * *

Просьба Тары официально встретиться и обсудить их брак привела Шасу в крайний ужас. Его вполне устраивало сложившееся между ними неформальное взаимопонимание, благодаря которому он получал полную свободу в отношениях с женщинами и контроль над детьми вместе с ответственностью и внешним сохранением брака. Он без разговоров оплачивал все счета, которые пересылала ему Тара, и следил, чтобы на ее банковский счет регулярно, ежемесячно, поступали щедрые карманные деньги. Он покрывал недостачи, когда управляющий банком звонил ему и сообщал, что Тара перерасходовала свои средства. В одном случае это был чек почти на тысячу фунтов какому-то мелкому автодилеру. Шаса не стал ничего выяснять. Что бы это ни было, для него это входило в условия их сделки.

Но теперь, кажется, их договору пришел конец, и Шаса немедленно созвал в гостиной дома Сантэн своих главных советчиков. Присутствовали: сама Сантэн, из Йоханнесбурга прилетел Абрахам Абрахамс и привез с собой старшего партнера известной юридической фирмы, занимающейся разводами.

Сантэн сразу перешла к делу.

– Рассмотрим худший исход, – резко сказала она. – Тара захочет забрать детей и потребует компенсацию и содержание для себя и для всех детей.

Она взглянула на Эйба. Тот кивнул серебряной головой, и все члены совета закивали с серьезным, ученым видом, как китайские болванчики; конечно, подсчитывают про себя гонорары, саркастически подумал Шаса.

– Черт побери, эта женщина бросила меня! Да я раньше сдохну, чем отдам ей детей.

– Она будет утверждать, что ты сделал для нее невозможным пребывание в супружеском доме, – сказал Эйб и, увидев грозное лицо Шасы, попытался его успокоить: – Не забудь, Шаса, у нее будут лучшие адвокаты.

– Проклятые крючкотворы! – горько сказал Шаса; члены совета обиделись, но Шаса не стал извиняться или уточнять. – Я уже предупредил ее, что развода не дам. Моя политическая карьера в очень сложном положении. Я не могу допустить скандал. Ведь скоро мне предстоят общие выборы.

– У тебя может не быть возможности для отказа, – сказал Эйб. – Если у нее веские основания.

– Никаких оснований у нее нет, – добродушно ответил Шаса. – Я всегда был понимающим и щедрым мужем.

– Твоя щедрость хорошо известна, – сухо заметил Эйб. – Многие молодые женщины готовы подтвердить это.

– Послушайте, Эйб, – вмешалась Сантэн. – У Шасы никогда не было неприятностей с женщинами…

– Сантэн, дорогая моя. Мы сейчас имеем дело с фактами, а не с материнскими иллюзиями. Я не частный детектив, и личная жизнь Шасы – не мое дело. Но при всей своей незаинтересованности я могу назвать за последние несколько лет по меньшей мере шесть случаев, когда Шаса давал Таре достаточно оснований…

Шаса под столом лихорадочно делал Эйбу знаки, но Сантэн с любопытством подалась вперед.

– Давайте, Эйб, – сказала она. – Перечисляйте!

– Два года назад, в январе – солистка гастрольной труппы мюзикла «Оклахома», – начал Эйб, и Шаса обмяк в кресле и, словно на молитве, закрыл глаза. – Несколько недель спустя нападающая – левая, что весьма иронично – из английской женской хоккейной команды. – До сих пор Эйб не называл имен, но теперь продолжил: – Еще продюсер телекомпании «Норт Американ бродкастинг студиос», дамочка с рыбьей… нет, дельфиньей фамилией. Китти Годольфин. Хотите, чтобы я продолжал? Есть и еще, но я ведь уже сказал: я не частный сыщик. Можете быть уверены, что у Тары сыщик хороший, а Шаса почти не старался замести следы.

– Достаточно, Эйб, – сказала Сантэн и посмотрела на сына неодобрительно, но с некоторым невольным восхищением.

«Это все кровь де Тири, – подумала она. – Семейное проклятие. Бедный Шаса».

Но вслух строго сказала:

– Похоже, у нас действительно серьезная проблема.

И она повернулась к адвокату по разводам.

– Допустим, у Тары есть основания выдвинуть обвинение в супружеской неверности. Какого худшего исхода нам следует ожидать?

– Это очень трудно, миссис Кортни…

– Я вас ни в чем не виню, – резко сказала Сантэн. – И не нужно увиливать. Просто назовите худший исход.