я вижу, что вы действительно из тех, что развлекаются бомбами… Впрочем, не мое дело. Любому ямку выкопаю. (Доверительно.) А вам в случае чего сделаю легкую оградку, с калиточкой, посажу кустики жасмина или сирени… Предпочитаете сирень ли жасмин?

Г у б е р н а т о р. Безразлично, моя философствующая лопата. Безразлично.

М о г и л ь щ и к  осматривает свою лопату, пожимает плечами, уходит.

Губернатор с минуту один у могилы.

Р а с с к а з ч и к (входит, за спиной Губернатора). Пора кончать. Губернаторы уходят, народ остается.

Г у б е р н а т о р. Однако на сей раз получилось так, что остался и губернатор. Смешно. Этот славный малый с лопатой принимает меня за анархиста. А я попросту лишь на нелегальном положении.

Р а с с к а з ч и к (показывает на могилу). Он тоже. Живой и мертвый — перед лицом мира вы оба на нелегальном положении.

Г у б е р н а т о р. Это удивительно. Мне все больше кажется, что оба мы — он и я — были людьми одинакового покроя. Теперь, когда я совсем один, так, как и он в этой моей яме…

Р а с с к а з ч и к. Он не один. Тысячи уст с любовью произносят его имя.

Г у б е р н а т о р. С любовью или страхом — не все ли равно? И то и другое не позволяет нам быть собой — только собой! Я лишь теперь понял это. Какое счастье — быть только собой! Для себя.

Р а с с к а з ч и к. Жаль. Я предпочитал видеть вас таким, каким вы были прежде. Несмотря на то, что внушали людям страх и отвращение, никто не мог вам отказать в порядочности и отваге.

Г у б е р н а т о р. Плевал я на них! Теперь, когда глупая судьба и еще более глупые люди вернули мне мою свободу, я жалею лишь об одном: что оставили мне на это так мало времени…

Р а с с к а з ч и к. Внимание! Приближается тот, кто до недавнего времени был вам не совсем безразличен, но кому бы не понравилось то, что вы говорите…

Входит  И о а с я. Губернатор отступает за дерево, стоя в укрытии, слушает.

(Наблюдает за Иоасей. Пауза.) Вы знали его превосходительство, барышня?

И о а с я (машинально). Нет. (Пауза.) Да.

Р а с с к а з ч и к. Как все в городе. Знали и не знали.

И о а с я. Нет, не так, как все.

Р а с с к а з ч и к. Иначе?

И о а с я. Немного иначе. (Пауза.) Я принесла розу. Но не знаю, следует ли ее тут положить. Мне казалось, что на него навалят самый тяжелый камень, какой только можно найти… Мне было жалко… Между тем тут — столько великолепных венков, лент… За что, почему?

Р а с с к а з ч и к (с иронией). Очевидно, его любили — жена, дети, подчиненные…

И о а с я (после некоторого раздумья). Все-таки положу. Нет. Не ему. Тем, кто его убил.

Р а с с к а з ч и к (приблизясь, доверительно). Возможно, вы правы. За день до смерти он сам говорил, что это сделают отважные люди.

И о а с я. Вот видите! (Пауза.) Говорят, что те, кто его убил, хотят исправить мир.

Р а с с к а з ч и к. Разумеется. Но бомбами его не исправишь.

И о а с я. Я тоже так думаю. А все-таки многие из них за это погибают. Хоронят их тайком, мало кто знает, где они лежат. Поэтому я положу эту розу здесь. Я положу ее наперекор этим великолепным венкам. (Кладет розу на землю у подножия горы венков.)

Р а с с к а з ч и к. Что касается цветов, то безразлично, за что они либо против чего. Они одинаково пахнут и одинаково истлевают. Как и останки, что здесь покоятся: через десять лет не узнаешь, чьи они…

И о а с я (отступает от могилы). Через десять лет? Я буду тогда совсем взрослая… Но боюсь, что до этого времени мир не будет исправлен.

Р а с с к а з ч и к. Пожалуй, еще нет, милая Иоася…

Сцена погружается в темноту; яркий прожектор освещает только гору венков и лежащую возле нее на земле розу.

З а н а в е с.

Перевод М. Игнатова.

СТАТЬИ

Перевод М. Демакиной.

АДАМ МИЦКЕВИЧ{7}

Высокий Сейм! Сто пятьдесят лет тому назад родился Адам Мицкевич, великий провозвестник творческой силы нашей нации и один из прогрессивных духовных деятелей человечества. Гениальный поэт, страстный человек действия и народный трибун, волшебник слова и солдат революционных знамен, он родился, чтобы подарить своей нации не только бессмертную красоту и вечно живой источник вдохновения, но и высокую общественную и моральную правду, а всему миру — возвышенное чувство единства и солидарности всех сил, борющихся за свободу и лучшую жизнь.

Свыше ста с лишним лет польский народ мог черпать богатства из великого творческого наследия Мицкевича. Никогда оно не было таким доступным широчайшим народным массам, как теперь. Никогда в течение целого столетия не раскрывали обществу Мицкевича полного — Мицкевича не только поэта, но и революционера, одного из тех могучих и прозорливых людей своей эпохи, которые срослись со своими народами, вели их на борьбу с силами реакции, указывали путь к видимому ими будущему.

Польские правящие классы на свой лад и на потребу своих идеологических целей стремились представить его как идеального поэта-пророка, старательно замазывали в его облике все, что говорило о Мицкевиче — борце за народное дело, поборнике прогресса и братства народов. В руках буржуазных идеологов Мицкевич бывал то свечой на алтарях сытого мещанства, то поэтическим призраком, потусторонним тираном, то консервативным певцом косной шляхты, а по надобности и таинственным мистиком, пророком-мессией.

И только теперь, в сегодняшней Польше, приходит время для понимания во всей полноте, во всем человеческом и общественном содержании такого явления, каким был Мицкевич. Только теперь, в народной Польше, настало время раскрыть это явление всему народу, сделать доступными его книги, полные ума и страсти, миллионным массам.

Именно теперь мы в состоянии увидеть великого Мицкевича, каким он был на самом деле. Великого тем, что, несмотря на противоречивость, унаследованную от его класса, несмотря на всю жестокость судьбы нации, частицей которой он был, несмотря на все сложности Европы с ее победившей буржуазией и первыми народными революциями, он сумел выразить глубину и мощь главного исторического движения, упорно расшатывавшего опоры и инерцию праздности, косности, эгоизма, — движения героического, преображающего и улучшающего мир.

Именно теперь в Польше, начинающей новый этап своей истории шествием к социализму, мы хотим и должны говорить о Мицкевиче без недомолвок, фальсификаций, ничего не замалчивая, разумно отделяя то, что в нем было от преходящей, неустойчивой эпохи, — мистику мессианства и наполеоновские иллюзии, политическую экзальтацию и утопические общественные упования — от того, что и сегодня звучит ясно и звонко, живо и современно. К этой стороне его творчества обращаемся мы; это творчество, принадлежащее народу по праву наследия, мы хотим и будем делать доступным для наших миллионных масс.

Высокий Сейм! Я хочу напомнить, что 5 мая 1945 года первый парламент народной Польши — Крайова Рада Народова — принял решение, в котором сказано:

«Крайова Рада Народова, взяв на себя нереализованную инициативу Законодательного Сейма 1920