Вновь рявкнуло орудие, за ним второе, и два оставшихся практически одновременно. И на этот раз, дым, вовремя подхваченный порывом ветра, не был помехой майору. Этот нестройный залп был по настоящему страшен. Под грохот путь ударяющих в кирасы, на землю летели кубарем кони, люди. Ржание лошадей, хрипы, стоны, крики. Все это смешалось одну непередаваемую какофонию.

От атакующей роты практически ничего не осталось. Пара десятков всадников, не больше. Но они с маниакальным упорством рвались вперед, выставив перед собой палаши, и оглашая округу воинственными криками.

— Отставить орудия! Мушкеты! Берите мушкеты!

Выкрикивая эту команду, сам фон Ланге выхватил один из револьверов подаренных зятем. Отличное оружие. А главное, дюжина выстрелов, с минимальной вероятностью осечки, и весьма точный бой. Только бы не дрогнула рука.

Майор вскинул оружие, и поймав в прицел одного из кирасир нажал на спуск. Выстрел. Глухой металлический удар. Кирасир нелепо взмахнул руками, роняя палаш. Лошадь запнулась и полетела через голову, подминая под себя всадника, все еще остающегося в седле.

Вокруг слышатся разрозненные мушкетные выстрелы. Порой им вторит глухой звук удара свинца о сталь кирасы. Иногда, полное боли и страдания ржание лошадей. Но не редко за выстрелами вообще ничего не следовало, что говорило о промахе.

Почему именно промахе? А как же иначе-то, если после этой разрозненной стрельбы, из двух десятков удалось ссадить не более полудюжины всадников, причем двое из них подхватились, и побежали к деревьям. При этом бешено вращая глазами и крепко сжимая палаши.

И все это Ганс успел рассмотреть буквально за несколько секунд, пока взводил курок, ставил на место кресало и вскидывал револьвер, беря на прицел следующего всадника. Край сознания уловил отдаленные звуки сшибки кавалерийского боя. Вот только разбираться в этом у Ганса не было времени.

Выстрел! Есть! Еще один готов!

Пятясь назад, майор вновь изготовил оружие к бою. Злобный гортанный рык шведского кирасира. Жалобная мольба артиллериста, оборвавшаяся на полуслове. Истеричный, полный ужаса крик, срезанный на высокой ноте. Злая площадная брань на немецком, и на этот раз явно победная.

Сквозь треск подлеска из густой листвы появился спешенный кирасир. Едва заметил Ганса как в его глазах тут же появился злой, радостный, алчущий и одновременно кровожадный взгляд. Хищник увидел свою добычу, озлившую его и теперь обреченную. Никак не иначе. Фон Ланге выстрелил не поднимая револьвера. Вот как изготавливал его к бою, так и выстрелил прямо от пояса.

Стука пули о кирасу он не услышал, что не удивительно, они ведь были едва ли ни лицом к лицу. Но зато во взгляде шведа появилось эдакое недоумение и даже удивление. Ноги подломились, и он рухнул на колени, опираясь на палаш, лезвие которого ушло глубоко в землю.

Ганс и сам не знал откуда пришло это осознание. Но он отчего-то не стал больше изготавливать револьвер к бою. Вместо этого, действуя по наитию, он перекинул его в левую руку, и выхватил шпагу.

А в следующее мгновение из кустов выбежал еще один кирасир. Вид у того был не менее свирепый, чем у предыдущего, разве только он был совершенно молчалив. Мгновение, и швед перешел в атаку, со свистом взрезав клинком воздух.

Ганс, едва успел сместиться с направления атаки, скользнув в сторону плавным и выверенным движением. Вот так взглянешь со стороны и покажется, что майор выводит какую-то фигуру танца. Правда, результатом этого изящного па, оказался предсмертный хрип нападавшего, получившего отточенный клинок точно в горло.

Разделавшись с противником, фон Ланге наконец изготовил револьвер к выстрелу. Держа его в левой рука, и сжимая в правой окровавленную шпагу, он проломился сквозь листву подлеска, готовый продолжить схватку. В голове никаких иных мыслей, кроме жажды крови.

Но тут все уже было кончено. Его артиллеристы добивали последних раненых шведов, остервенело орудуя штыками. Еще бы. Натерпелись страха, теперь вот вымещают свою злость. Пронзают даже явно мертвые тела, ничуть не думая о том, что кирасы по сути представляют собой весьма дорогую добычу.

— Оставить! К орудиям! Заряжай!

Приказ командира, как всегда уверенного в себе, действует отрезвляюще, и солдаты тянутся к своим картечницам. Н-да. А ведь успели шведы покуражиться. Ганс наблюдает около десятка тяжелораненых и убитых. И не менее десятка не досчитывается. Толи подались со страху в лес. То ли лежат где-то за кустами. Ага. Вот то кто нужен.

— Трубач. Труби сбор.

— Слушаюсь, господин майор.

Над лесом раздается сигнал сбора. Солдаты прошли достаточно длительную и вдумчивую муштру. Так что, отличат его даже в крайней степени возбуждения. А еще, поспешат на зов командира. Не смогут не поспешить. Хотя бы потому что этот сигнал говорил о том, что опасность уже миновала, и можно возвращаться. Дезертиров же вешают.

Несмотря на явный половинный некомплект обслуги, вскоре картечницы вновь были готовы к бою. Вот только куда стрелять, решительно непонятно. Шагах в трехстах от них развернулась натуральная свалка, из человеческих и лошадиных тел. Крики, брань, ржание, звон стали, редкие выстрелы. И главное, кто-кого одолевает в этом клубке, совершенно непонятно. Остается только ждать…

* * *

Иван рассматривал представшую перед ним картину, удобно устроившись в походном кресле. Ну чисто Наполеон, с известной картины, хотя он и не помнил чьей именно. Только барабана не хватает, чтобы эдак положить на него ногу. Но зато имеется походный же стол, с разложенной картой. Хм. И кувшином кваса. Денек выдался жарким. И связано это далеко не только со сражением.

То что он видел, иначе как разгромом назвать было нельзя. Все открытое пространство перед ним было буквально усеяно ранеными и убитыми. Не менее трех четвертей от всей шведской пехоты. Шесть брошенных легких полевых пушек, а вернее картечниц.

Они по обыкновению наступали в рядах пехоты. Но штуцерники выбили их обслугу, позволив сделать лишь по одному выстрелу с дальней дистанции. Впрочем, вовсе не безрезультатному. Двое убитых, и шестеро раненых. Не так чтобы и мало, для стрельбы с дистанции в четыре сотни шагов, да еще и по противнику находящемуся в укрытии.

Еще трое убитых и десяток раненых были на счету наступающей пехоты. Все же нашлась какая-то часть, что приблизилась на расстояние прицельного выстрела. А вот до столь уважаемой шведами рукопашной дело так и не дошло. Примерно на дистанции в три сотни шагов в дело вступили русские картечницы, прошедшиеся по наступающим ничуть не менее отточенной косой.

Далее был безжалостный расстрел отступающих. Хм. В реалиях настоящего боя бегущих. Признаться, Иван уж и не верил в то, что эти стойкие оловянные солдатики способны побежать. Казалось они так и будут рваться вперед, пока не лягут тут все, до единого. Но нет. Как выяснилось, предел есть даже у железной пехоты Карла Двенадцатого.

Оно конечно, справедливости ради нужно заметить, что пока, армия не выпестована им лично, а досталась в наследство от отца. Но, и эти были далеко не робкого десятка, дисциплинированные и обладающие отличной выучкой. Для этого времени, разумеется.