– Ваше Величество, молю вас, не отдавайте меня и никого из моих детей во власть этого человека.

Девушка протянула руку и стиснула запястье женщины.

– Вы же знаете, что я ни за что этого не сделаю.

Андали опустила взгляд, и девушке почудился проблеск теплоты в ее серых глазах. Но лицо камеристки тут же снова стало холодным и бесстрастным, как всегда.

– Знаю.

– Как мне с ним поступить? – спросила Келси.

– Мне это безразлично, лишь бы он больше никогда не приближался к моим детям.

Голос Андали был столь же бесстрастным, как и ее лицо. Келси на мгновение задержала на ней взгляд, в ее голове возникла ужасная картина, но прежде чем она обрела четкие очертания, девушка повернулась к Борвену.

– Ваша просьба отклонена. Когда ваша супруга пожелает вернуться к вам, она получит на то мое благословение. Но заставлять ее я не стану.

Мужчина гневно сверкнул глазами и издал странный звериный звук. Келси показалось, что он оскалился на нее, но из-за густой бороды было не различить.

– Слово Божье Вашему Величеству не указ?

Келси нахмурилась. Толпа, прежде казавшаяся сонной, встрепенулась, переводя взгляды с нее на Борвена, будто следила за теннисным матчем. Любой ее ответ донесут до Церкви, а лгать она не могла, в зале было слишком много людей. Она заговорила, тщательно подбирая слова.

– История знает множество исчезнувших королевств, правители которых утверждали, будто руководствуются исключительно волей Божьей. Тирлинг не теократическое государство, и я должна опираться не только на Библию. – Она чувствовала, что ее голос становится резче, но не могла ничего с собой поделать. – Если оставить в стороне Божью волю, Борвен, то мне кажется, что, будь вы достойны послушания жены, вы бы смогли добиться его, не прибегая к помощи кулаков.

Лицо мужчины залилось краской, а глаза сузились, превратившись в две черные щелки. Дайер, стоявший у подножия помоста, сделал несколько шагов вперед и преградил путь мужчине, держа руку на мече.

– Писарь здесь? – спросила Келси Булаву.

– Где-то здесь. Я отправил его в толпу, но он вас услышит.

Она повысила голос и заговорила на весь зал.

– Мой престол не потерпит жестокого обращения, что бы об этом ни говорил Бог. Муж, жена, ребенок – неважно. Любой, кто поднимет руку на другого человека, будет за это отвечать, – она снова перевела взгляд на мужа Андали. – Вы, Борвен, как первый нарушитель, наказаны не будете. Вы послужите примером, на основании которого я составлю свой первый закон. Но если вы еще раз предстанете передо мной или перед любым из моих судей с теми же обвинениями, вас покарают по всей строгости закона.

– Мне не предъявляли никаких обвинений! – прокричал мужчина, побагровев от гнева. – Я пришел потребовать обратно жену и детей, которых у меня украли, а вместо этого на меня же что-то валят! Это несправедливо!

– Борвен, доводилось ли вам слышать о доктрине чистых рук, основанной на принципе беспристрастности?

– Нет, и плевать я на нее хотел! – рявкнул он. – Меня обокрали, и, чтобы добиться справедливости, я готов кричать об этом на весь Тирлинг!

Булава двинулся вперед, но Келси щелкнула пальцами.

– Не надо.

– Но, госпожа…

– Не знаю, какие порядки царили тут прежде, Лазарь, но мы не наказываем людей за слова. Мы попросим его уйти, а если он не послушается, можете вывести его каким угодно способом.

Борвен тяжело и хрипло дышал, и этот звук напомнил Келси, как они с Барти как-то раз наткнулись в лесу на дремлющего бурого медведя. Барти подал Келси знак, и они тихо отступили. Даже Барти, способный подружиться с любым лесным зверем, не захотел связываться с разбуженным медведем. Но мужчина, стоявший сейчас перед ней, был существом совершенно иной породы, и она внезапно подумала, что с удовольствием вступила бы с ним в схватку, хоть голыми руками, пусть даже ее бы побили.

«Во мне слишком много гнева», – осознала Келси. Мысль была мрачная, но при этом вселяла некоторую гордость: пусть в чем-то она слаба, но зато она точно знает, что гнев всегда будет с ней как бездонный источник силы. Карлин была бы разочарована, но Келси теперь Королева, а не испуганный ребенок, и она многому научилась с тех пор, как покинула коттедж. Она смогла бы предстать перед Карлин и держать ответ за все свои поступки… пусть не без страха, но хотя бы без опустошающей уверенности в том, что Карлин всегда все знает лучше.

– Борвен, вы отняли у меня слишком много времени своим вздором, и теперь вы покинете мой зал. Вы вольны обвинять мой престол в любой несправедливости, но знайте, что я противопоставлю вашим словам слова вашей супруги. Выбор за вами.

Удар явно попал в цель. Борвен беззвучно шевелил губами, но не находил слов. Его черные глаза бегали, как у загнанного в угол зверя, он стукнул огромным кулаком по ладони другой руки, испепеляя взглядом Андали.

– Все такая же гордячка, а? Она хоть знает, откуда ты родом? Знает, что в тебе течет мортийская кровь?

– Довольно! – Келси рывком поднялась с трона, не обращая внимания на протестующую боль в плече. – Моему терпению пришел конец. Вы покинете этот зал немедленно или я позволю Лазарю вышвырнуть вас отсюда любым угодным ему способом.

Мужчина подался назад, торжествующе улыбаясь.

– Она мортийка! Дурная кровь!

– Лазарь, вперед.

Булава рванулся к Борвену, который тут же бросился наутек. Когда он понесся к дверям, по толпе прокатился одобрительный смех. Андали снова уселась рядом с Королевой, сохраняя невозмутимое выражение лица. Когда ее муж выбежал из зала, Булава прекратил вялую погоню и пошел обратно, и в глазах его горели веселые огоньки. Но Келси устало потерла глаза. «Ну что там еще?»

– Леди Эндрюс, Ваше Величество! – возвестил глашатай.

К трону стремительным шагом подошла женщина. На этот раз ее голову украшала замысловатая шляпа из ярко-фиолетового бархата с пурпурными лентами и павлиньими перьями. Но Келси все равно без труда узнала ее по недовольно изогнутым губам.

– Ради всего святого, – тихо сказала она Булаве. – Разве мы не заплатили за ее проклятую диадему?

– Заплатили, госпожа, да еще и переплатили. Род Эндрюсов славится своей скандальностью, и Арлисс не хотел, чтобы у них был повод для жалоб.

Леди Эндрюс остановилась у нижней ступеньки. Она была гораздо старше, чем казалось в тускло освещенном тронном зале, – пожалуй, лет сорока. Кожа у нее на лице была как-то неестественно натянута, ни дюйма лишней плоти. Пластическая хирургия? В Тирлинге таких специалистов не было, но в Мортмине возродили эту технологию, хотя Келси сомневалась, что у тирских дворян нашлись бы деньги на такое. Леди Эндрюс слащаво улыбалась, но взгляд выдавал ее истинные чувства.

«Да она ненавидит меня», – поняла Келси. Что бы она ни делала, эта женщина никогда не простит ей порчу своей тщательно уложенной прически на глазах у толпы. Эта мысль не вызвала у Келси ни капли сожаления, лишь легкое недоумение: неужто у этой дамы нет забот поважнее?