– Понятия не имею, как я это узнала, – задумчиво ответила Сьюзен. – Но это правда. Саутхо ни за что не справился бы с отцом в его уделе, но тот принял человеческий облик, чтобы быть с мамой. Интересно, как они все же встретились? Насколько я знаю, она в жизни не бывала в Озерном крае.

– А вторая причина? – рассеянно спросил Мерлин; переломанные ноги страшно болели, почти не позволяя думать. Хорошо, что Сьюзен рядом…

Он вздрогнул, когда Сьюзен слегка встряхнула его.

– Извини, что я… я…

– Ты отключился, – сказала Вивьен, склоняясь над ним. – Держись, сейчас тетушка Эванджелина починит тебе ноги.

– Пока только подлатаю, – сказала седовласая праворукая, видимо, тетушка Эванджелина. – И вашу ключицу, молодая леди, тоже посмотрю. Но прежде примите от меня благодарность за то, что спасли нас всех от следования по тому гибельному пути, который проложила неоплаканная Меррихью. Вас ждет награда.

– Они никогда не любили друг друга, – шепнула Вивьен на ухо Сьюзен.

– А вот это неправда, Вивьен, – сказала Эванджелина, положила сияющую правую ладонь на левую ногу Мерлина и, резко вдохнув, задержала дыхание. Мерлин скорчил гримасу, но тут же с облегчением выдохнул: видимо, магия подействовала. – В детстве мы с Меррихью были подругами, можно даже сказать, лучшими подругами, пока она не увела у меня жениха. Незадолго до Ватерлоо. Ну как, Мерлин, полегчало?

– Да, спасибо, тетушка Эванджелина, – выдохнул Мерлин. – Сьюзен, а вторая причина?

Эванджелина положила ладонь на его другую ногу и сказала:

– Ходить, правда, еще с неделю не будешь, но зато можно обойтись без гипса, причем на обеих ногах.

– Вторая причина – твои слова, – ответила Сьюзен, глядя на него с улыбкой. – Ты сказал, что полное погружение разрушает котел и убивает того, кто в него погрузился. Вот почему, прыгая в котел, я ухватилась рукой за стенку. И сломала ключицу.

– Что ты почувствовала? – спросила Вивьен. – Я уже плохо помню, как все было, когда окунала руки в Грааль.

Сьюзен пожала плечами, забыв про свою ключицу, и прямо-таки взвыла от боли:

– Ой-ой-ой! Я тоже не помню. Я же была внутри всего две секунды и постаралась вынырнуть как можно скорее. Там было светло. Очень много света. И чувство такое… как дома. Знаешь, когда день не задался, приходишь вечером домой, а там тепло, светло и спокойно…

– Сиди тихо, не двигайся, – предупредила Сьюзен Эванджелина. – Я сейчас соединю кость и временно сниму боль, но пару недель придется поносить руку на перевязи, и она еще поболит. Будешь принимать аспирин.

– Спасибо, – сказала Сьюзен, когда правая рука Эванджелины легко коснулась ее ключичной кости. – А вы бы не могли… а вы не скажете мне… котел… он как-нибудь изменил меня?

Эванджелина снова затаила дыхание и провела раскрытой правой ладонью вдоль лица Сьюзен, так что оно на миг стало серебряным, а затем, выдохнув, улыбнулась:

– Кем ты была, тем и осталась – дочерью смертной и Древнего владыки. Котел ничего у тебя не забрал, но и не прибавил. Однако наследие у тебя редкое. Думаю, на свете нет человека, который мог бы уверенно предсказать, куда оно тебя заведет. Разве что наш Хранитель или твой отец. Оба могут принимать человеческий облик, но, как ты уже знаешь, это не очень-то облегчает общение с ними и понимание их слов.

– Я должна отвезти котел отцу, – сказала Сьюзен и слегка пошевелила рукой; боль притупилась, но до конца все же не исчезла. – Надеюсь, вы разрешите мне это сделать?

– Не только разрешим, но и поможем, – ответила Эванджелина. – В конце концов, кто, как не твой отец, скрывал котел от мира без малого две тысячи лет? Значит, котлу место у него. Выбор невелик: либо разбить котел – а это непросто и еще опасно, ведь кто знает, к чему это приведет? – либо вернуть хозяину. Но до тех пор, если не возражаешь, пусть котел хранится у нас, в Новом книжном. Во-первых, Бабушка наверняка снова захочет увидеть его. Во-вторых, если не ошибаюсь, твой отец лег спать до конца года, так что какой смысл тащить котел на Конистон? А теперь, молодые люди, вам обоим надо в больницу.

– Знаете, тетушка, – затараторил Мерлин с намерением обаять Эванджелину, – я подумал, нельзя ли, чтобы Сьюзен пожила в «Нортумберленд-Хаусе», рядом со мной, раз она больше не может вернуться в пансион на Милнер-плейс. А у нас на верхнем этаже есть смежные номера, и мы могли бы занять один из них – не насовсем, конечно, только на время восстановления…

– Мерлин… – Сьюзен ласково взглянула сначала на него, потом на инспектора Грин и Уну.

Те подошли и встали над ними с такими лицами, точно ожидали увидеть обоих если не мертвыми, то по меньшей мере изувеченными, и заодно обдумывали, как доложить о происшествии начальству. Правда, викарий в своем неведении уже кинул им спасательный круг: решение еще не приняли, но уже обсуждалась возможность выдать происшествие в Тоттеридже за съемки крупнобюджетного фильма, во время которых кое-что пошло не так.

– Мерлин… – повторила Сьюзен. – Я решила последовать совету, который получила в самом начале, и вернуться домой, к маме.

Мерлин побледнел – он не ожидал, что его чары будут отвергнуты так решительно, но, главное, ему стало по-настоящему больно, ведь Сьюзен была ему совсем не безразлична.

Сьюзен помолчала, наслаждаясь произведенным эффектом, а потом добавила:

– Не насовсем, всего на неделю-другую, пока не поправлюсь. Хочешь поехать со мной?

– Крепко она тебя зацепила, братец! – восхитилась Вивьен, а Мерлин и Сьюзен поцеловались.

Ручей зажурчал громче, когда такси, шурша колесами по гравию, въехало на площадку для машин перед старым фермерским домом, развернулось и замерло. Это был черный лондонский кеб – редкая птица здесь, в окрестностях Бата. Вороны, сидевшие на дымовой трубе амбара, который Жассмин приспособила под студию, подозрительно покосились на автомобиль, а с горы за домом скатилась пара камешков, точно предвещая более ощутимое движение земных пластов.

Но когда задняя дверь автомобиля распахнулась и из груды скрывающего истину железа показалась Сьюзен, водные, земные и небесные твари вздохнули с облегчением. Этого вздоха не услышали простые смертные, но Сьюзен почуяла его и, окинув взглядом ручей, воронов и гору за домом, поприветствовала их общим взмахом руки, после чего склонилась к двери автомобиля, чтобы взять костыли у Мерлина. Затем показался и он сам – осторожно вылез и, опираясь на костыли, медленно поковылял через усыпанную гравием площадку к дорожке из плитняка, которая вела к двери дома.

Сьюзен опять была в синей спецовке, новехонькой и точно так же сшитой по размеру: она нашла ее в запасах книготорговцев, чем немало изумила Мерлина. Сам он облачился в экстравагантный наряд, который, по его мнению, должен был произвести впечатление на мать Сьюзен: бледно-голубая рубашка с длинным рукавом и рюшами на манжетах, черный килт и даже – Сьюзен это не одобрила – с зелеными лентами, крест-накрест облегавшими повязки на икрах и лодыжках. Довершали ансамбль комнатные шлепанцы, тоже клетчатые, как юбка. Неизменная шерстяная торба болталась на плече и, к немалому раздражению Мерлина, при каждом шаге на костылях хлопала его по заду.