поддержки властей, в атеизированном сброде нашем скоро не подняться, хорошо не прожить. И власти подпорка нужна тоже, все под ней зыбко еще, нелегитимно и в народе сумнительно, а нам ведь только зарони его, сомненьице… Вот и опираются — хромой на слепого. А как еще с другой стороны, от оппозиции плечико подставим, воспоможем, так и вовсе уж благодать земная им, хоть службы не служи… А с амвона, пардон, что? А известно что: всякая власть от бога, мол, за грехи наши многия, молитесь за обидевших вас и за грабанувших вас, за киданувших вкупе, ну и прочий там мистически углубленный садомазохизм… И мы, выходит, будем помогать им — уже помогаем! — богомольни строить, мечети-синагоги всякие, авторитет отращивать, а они — произвол освящать, с режимом за спиной у нас снюхиваться, спариваться, так? Нет уж, увольте-с!.. — И почти упал в кресло, протестующе мотнул головой. — По мне, так лучше коммуняки, чем эти… те хоть бойцы, и не худшие! А церковь эта, как она есть ныне, без Гермогенов-то, — она для резерваций как раз, она и там прекрасно функционировать будет… утешьтесь, оставят нам ее победители, как татары-монголы оставляли, как нацисты, там-то ей самое место! Позаботятся, у победителей забот, знаете, куда как больше, чем у побежденных… и чем она не страж добровольный при душах наших? Да и за тайну, допустим, хоть той же исповеди — кто поручится? Только не я. — И помолчал, осмыслить давая, глаза переводя с Ивана на Левина — строгие, испытующие. — Это есть трезвый политический расклад, ничего больше. И если мы не будем владеть подобной аналитикой, не самой сложной еще, то цена нам… не будет нам тогда цены, никакой. Бесценны будем кое для кого.

— А убедительно, — не сразу сказал Левин, близко посаженные, словно стерегущие переносицу глаза его вдумчивы стали. — Теократия — голубая мечта каждого… каждой конфессии. И особенно в переходное время, как сейчас, в слабовластии. А влияние, посмотрите: губернатор без владыки уже никуда, всякие ленточки перерезать — с собой берет. Вторые ножницы, говорят, уже завел. И обратите внимание — связка сугубо элитная, одной номенклатуры с другой. Можно сказать, братья по классу. А мы опять внизу…

— Так, и всегда было так! Старый сговор!

— … и опять со своим энтузиазмом веры к ним. Я, конечно, Гашникова уважаю, это безусловно личность; но вот Сечовик что-то уж слишком припадает к ним, да. Создается впечатление, что нам его девать некуда, энтузиазм. И цены его мы тоже не знаем…

— А это, между прочим, товар для политиков, энтузиазм, — опять перебил, а скорее подхватил Мизгирь, ногу плетью на ногу накинул, — и не последнего разбора. Со своей меновой и прочей стоимостью. А что это за… запорожец такой? Откуда? В третьем уже номере читаю — и, прямо скажу, не воспринимаю. По вышеизложенным причинам. И что, для этого газету мы затевали, Иван свет Егорыч?

— Да не так уж плох как публицист, — поймал его короткий, но острый взгляд Базанов. — А кто-то о здоровой мере плюрализма в газете говорил…

— Да, я говорил, — с некой обидчивостью, с упрямством сказал Левин, — но это ж прямо фанат какой-то… С ним же невозможно договориться ни о чем.

— А все-таки договаривайтесь, хотя бы и через меня… Вы о товаре сказали… согласен, ходкий товар. Ну, а нам — что, заказано им торговать, грубо говоря? Нам и верующих, и клерикалов новоявленных на свою сторону привлекать надо, в союзники брать, перетягивать, — что здесь, собственно, непонятного?

Если тут накат согласованный был, то это они зря, ответных аргументов простейших не просчитали. Или все ж из обычных словопрений это, какие порой даже от нечаянно брошенного спорного словца разгораются, трещат как сырой хворост и гаснут сами собой, надымив, хоть какой-то мыслью не согрев? От пустоты внутренней гаснущие, как от нехватки кислорода, — и сколько их вечность переслушала, бедная, даже и безмерность ее вся позабита, верно, ими. Да и какой только дрянью не набита она… А вот отношения запорожца с ответсекретарем не заладились сразу, еще и не начавшись толком, и антипатию эту их взаимную он почему-то предчувствовал и понимал, что не устранить ее никакими уговорами, не то что разными — изначально розными уродились, несходными.

Но и на попутный треп не похож был внезапный и совсем уж не ко времени то ли вызов, то ли выпад этот — по внимательным, пожалуй и настороженным глазкам Мизгиря судя, по готовной поддержке Левина. Что ж, ответить придется. И улыбнулся им, повторил:

— Ходкий… как у нас говорят: налетай, подешевело! И отрицанья энтузиазм, и утверждения — всего хватает. Нет, всякая сила стремится к гегемонии, это понятно; но проблема-то не в том, по-моему. В равновесии этих сил все дело, наверное, в балансе. Даже в гармонии — если они более-менее родственны, конечно. А православие — сила никак уж не враждебная государству, вы это не хуже меня знаете… Знаете, — упредил он хотевшего чем-то возразить Левина, и тот, уже оттолкнувшийся было от косяка, опять прилип к нему. — И враждебным не будет, сожрут же его без сильного государства, тот же Запад, папство — без соли схарчат!.. Православие русское вообще на теократию не заточено, тот же Третий Рим без самодержавия — дырка без бублика… ну, не так разве? — И на Мизгиря посмотрел, который этого-то не мог не знать, а убедить пытался зачем-то в обратном… зачем бы это, Владимир Георгиевич? Но молчал магистр элоквенции, рыжей туфлей сорок разношенного размера покачивал, лоб нахмурив, изобразив, что весь — внимание. Или уж впрямь не подумавши, в порядке трепа, первой подвернувшейся эмоцией увлекся, ну и понесло? Хоть и не похоже на него, но ведь и невозможным не сочтешь, все мы со слабиной, не все ж с умыслом. — А главное, в народе укоренена церковь, в клире обширном низшем, достаточно честном, ведь нашей живут жизнью, не чьей-то… Ну, интересы, политес — они наверху были и всегда будут, тут вы, Владимир Георгич, больше чем правы. Но храмы-то людям же возвращаются, их нужде духовной, как они ее понимают… пусть, нужда эта не мнимая, не тухлятина астрологическая. Когда зуб или душа болит, тут не то что к попу… Тут на стенку полезешь.

На прописное нарывались? Получите. Левин уже явно тяготился ситуацией и ждал только предлога, чтобы уйти, пусть не