Их не похожая одна на другую речь – прапорщик по-московски акал, сержант по-украински гэкал – сливалась в один общий и необязательный словесный поток. Они говорили о ничего не значащих вещах ничего не значащим тоном, говорили, как грызли семки – не выговаривая слова, а сплевывая их через губу, как шелуху.

Кажется, не было в великом русском языке слова, которое стоило того, чтобы они, сержант и прапорщик, внятно и осмысленно его выговаривали, и самым употребимым было «не», не «нет», а именно «не», да еще «ничё», «ничто» то есть – это новое русское nihil, все отрицающее и одновременно ничего не утверждающее.

«Речь бандитов точна и по-своему красочна, – думал ты, продолжая собирать свою мысль. – А речь милиционеров обща и приблизительна, полна тоскливых канцеляризмов и отсутствующих в живом русском языке оборотов».

Подтверждая твою мысль, из-под форменной рубахи спящего сержанта вылезла наружу, как золотая змея, голда – золотая цепь в палец толщиной.

Ты осторожно улыбнулся, увидев воочию подтверждение собственной мысли.

«Так может, менты просто завидуют бандитам и подражают им во всем вплоть до внешней атрибутики? Но почему, да и чему там можно завидовать?» – недоумевал ты, вглядываясь в бандитскую физиономию своего конвойного, и вдруг наткнулся на его полуоткрытый глаз – он смотрел на тебя презрительно и ненавидяще.

– Чё? – спросил он угрожающе.

Ты торопливо отвел взгляд и торопливо же подумал: «Менты и бандиты одинаково не любят, когда на них смотрят. А уж смотреть им в глаза просто-таки недопустимо».

Прапорщика в кабине звали Лёхой – сержант его так называл, Лёха звал сержанта Хохлом, и, несомненно, они были старыми друзьями-приятелями. Внутренняя связь в машине не работала, и, общаясь, они орали во все горло дурными голосами, бессмысленно и глупо забавляясь:

– Хохол!

– Чё?

– Ничё!

– Лёха!

– Чё?

– Через плечо!

Это был новый конвой – он сопровождал тебя впервые, и кажется, не совсем обычный – парни были возбуждены и даже перевозбуждены, и скоро ты понял, что являлось тому причиной.

В каком-то месте машина остановилась не так, как останавливаются в пробке, а съехав на обочину и заглохнув.

– Хохол! – крикнул Лёха.

– Чё? – отозвался твой конвойный.

– Я пошел!

– Аллах навстречу! – прокричал Хохол и даже вскинул автомат.

Ты внутренне усмехнулся. Это было старое зэковское приветствие, ты слышал его из уст тех, про кого говорят: «Тюрьма – дом родной».

2

Прапорщик вернулся минут через пять и, увеличив громкость, продолжил ту же песню:

– Хохол!!

– Чё?

– Взорвем?!

– Взорвем! – Хохол еще больше возбудился. Лицо его выражало радость, но от этой радости веяло жутью.

«Бандит в своем бандитском ремесле может рассчитывать только на себя и на таких же, как он, бандитов, милиционер же находится под защитой государства», – не глядя на конвойного, думал ты.

«Бандит покупает оружие или с риском для жизни добывает его, милиционеру оружие выдается бесплатно и охраняется законом», – закрыв глаза, думал ты.

«Бандит опасается наказания, менты действуют безнаказанно, но почему, почему, почему, чёрт побери, менты подражают бандитам, ведь подражать – значит завидовать?!» – озабоченно и нервно думал ты.

– Лёха?! – на этот раз первым заорал твой конвойный, до этого он только отзывался и отвечал на вопросы прапорщика.

– Чё?

– Корабль?

– Корабль!

– Литература?

– Крутая тема!

Эти слова сержант произнес на удивление четко и отчетливо, и ответы прапорщика были такими же, хотя, казалось бы, слова для них чужие и даже малопонятные: «литература, крутая тема».

Тебе, старому книгочею, порадоваться бы за молодежь, но ты нервно зевнул и зябко поежился, потому что знал, что стоит за этими словами.

«Менты те же бандиты, только хуже», – подумал ты, так и не найдя ответа на свои вопросы, не додумав свою мысль, не собрав ее.

Ты сразу понял, о чем речь, когда твои конвоиры предлагали что-то «взорвать» – речь шла о наркотиках.

«Взорвать» означало закурить.

«Корабль» – это коробок анаши на четыре косяка, «литература» – просто конопля, а «крутая тема», – анаша, так сказать, улучшенная, более крепкая, что ли.

Ты узнал всю эту несложную и немного для тебя обидную терминологию в общей. Там «взрывали», «ширялись», «сидели на колесах», и не только те, кто сидел, но и те, кто охранял. Последние и обеспечивали заключенных дурью, продавая ее по цене в три-пять раз дороже, чем она стоила на воле, и те же самые охранники при очередном шмоне могли отобрать ее и вновь продать тем, у кого отобрали, уже с двойной накруткой в цене.

От твоих конвойных шел неприятный и опасный нерв, беспокойные и раздражающие вибрации – это они мешали, не давали додумать мысль дня.

«Менты те же бандиты, только хуже!» – сердито повторил ты свой последний, самый слабый постулат, являющийся, по сути, не постулатом даже, а брошенным от досады и неспособности ничего доказать выкриком, и, закрыв глаза, постарался переключиться, чтобы уйти.

В лес, разумеется…

Но мыслям о лесе несуществующем, где тебе всегда было так хорошо, помешал въезд в реальный лес, где должен был состояться следственный эксперимент.

Ты понял, что вы въехали в лес, когда машину стало раскачивать из стороны в сторону, причем так сильно, что приходилось держаться за стены, а сержант даже уперся ногой в дверь твоей крошечной камеры и громко матерился.

Лёха в кабине матерился еще громче, ругаясь последними словами на водителя, впрочем, не так зло, как азартно.

Потом вас подбросило на ухабе, кинуло вбок и опустило на одну сторону в какую-то яму.

– Газу! – страшно заорал в кабине прапорщик Лёха, мотор взвыл на предельных оборотах и тут же заглох.

Сделалось тихо.

Прапорщик зло заматерился на водителя, кажется, хотел его там ударить и, видимо чтобы не ударить, вышел из кабины, изо всех сил хлопнув дверью.

Хохол замер, напряженно вслушиваясь в то, что происходит за железными стенками автозака.

Захотелось по малой нужде, но ты привычно заставил себя об этом забыть и, закрыв глаза, стал представлять себе лес, в котором вы находились.

«Может, там уже распогодилось?» – с надеждой подумал ты, вспоминая старое забытое слово.

– Ромашка-6, Ромашка-6, я Облако-16, – громко заговорил прапорщик в рацию.

«Облако» – конвой, «Ромашка» – следователи – эти романтические позывные давно не вызывали у тебя ни улыбки, ни усмешки.