– Это понятно?

– Это понятно?

Скорый поезд врезается ей в правый висок. Все летит под откос, а голос Люциуса улетает куда-то высоко и пропадает в стремительно темнеющем небе.

Антракт.

4

В траве, оказывается, жили муравьи и еще какие-то мелкие существа, у которых, наверное, было свое собственное правильное название. Но для Насти они были просто существа.

Как сама она была существом для Люциуса.

Как сам Люциус, наверное, был существом для других форм жизни, занимающих более высокие ступени на этой служебной лестнице. Настя не удивилась бы, узнав, что такие существуют.

Если только эта служебная лестница не имела форму ленты Мёбиуса и ее высокие ступени не были на самом деле заняты все теми же муравьями и мелкими безымянными жучками, которые создали этот мир, а потом поселили здесь людей, гномов и водяных для каких-то своих целей.

Стоп. Это, пожалуй, слишком сложная мысль для девушки, которая валяется в траве, потому что некоторое время назад сама себя шарахнула по голове чем-то тяжелым. Хотя, может быть, такие мысли и есть побочные следствия удара, и если она еще немного полежит, то поймет устройство Вселенной и прочие сложные вещи типа – почему хорошие фильмы всегда показывают по телевидению в три часа ночи.

Между прочим, удар вышел на славу. Она потрогала голову, и та оказалась липкой. Не только висок, но и щека.

Настя села, подтянула к себе сумку, стала искать там платок, чтобы вытереться, и только тут сообразила, чем именно она врезала себе по голове, чтобы изгнать оттуда Люциуса. Пистолетом, который ей вручил Армандо.

– Вот дура, – поприветствовала себя Настя. – От телефона избавилась, а про эту штуку забыла…

Пистолет лежал неподалеку, Настя опасливо посмотрела на кусок металла, выглядевший среди травы чужеродной деталью какого-то механизма, и не стала его трогать. Она послюнявила платок и вытерла кровь со щеки, встала на ноги и огляделась. Странно, но это было то же самое место. Мир не вывернулся наизнанку, и сама она не провалилась в другое измерение, хотя по ощущениям должно было произойти нечто подобное. Место было то же, но что-то изменилось, и ей понадобилось несколько минут, чтобы понять – что именно. И улыбнуться.

В ее голове больше не звучал голос Люциуса. Там стоял легкий гул, мысли слегка путались, но Люциуса там совершенно точно не было.

– Вот так-то, скотина, – торжествующе прошептала Настя. – Сунешься еще раз, значит, еще раз получишь.

«Если у меня череп выдержит», – позже добавила она, и в этом замечании было немного кокетства для внутреннего употребления, потому что одной из немногих истин, накрепко усвоенных и практически испытанных ею в последние месяцы, была такая: «И это я выдержу тоже». Поэтому Настя выждала несколько минут, сказала себя «Вставай и иди», после чего действительно встала и пошла.

…Она в который раз переложила сумку из одной руки в другую и вошла в здание аэропорта. Никто не обращал на нее внимания, и даже Покровский узнал Настю не сразу, хотя она остановилась метрах в десяти от него. Майор нервно озирался по сторонам, но то ли платье сыграло свою роль, то ли Настю загораживали другие люди, однако Покровский пару раз скользнул по ней взглядом и лишь на третий задержал свое внимание, облегченно вздохнул и кинулся навстречу. У Насти тоже было время оглядеться и поискать наблюдателей из команды Смайли, но, наверное, у нее не было соответствующего навыка, потому что теперь ей казалось, что совершенно все вокруг – в том числе все технические работники аэропорта – шпионят за Покровским, бросая в его сторону пристальные взгляды. Ну и черт с ними.

Не подозревающий, что со всех сторон окружен соглядатаями, Покровский подошел к ней и начал что-то говорить, однако Насте казалось, будто его слова, складываясь в предложения, утрачивают смысл, и она просто сказала в ответ:

– Давай сядем.

Они сели, Покровский более внимательно посмотрел на нее и предложил принести воды. Настя кивнула.

– Я посмотрел расписание, – сказал Покровский, вернувшись с бутылкой минералки. – Мы можем вылететь через пять часов. Будем на месте рано утром, возьмем машину…

Настя кивнула.

– Все в порядке? – уточнил Покровский.

– Ага, – сказала Настя. – Я говорила с нашими людьми…

Это была странная фраза, и после нее на языке остался странный вкус неожиданной правды: она действительно переговорила с Армандо, и Армандо действительно был наш, то есть он находился скорее на стороне Насти, чем на какой-то другой, враждебной стороне.

– …и наш план одобрен.

Она покосилась на Покровского – не показались ли ему глупыми эти слова, сошедшие с языка девушки в помятом платье, с засохшей кровью над ухом и поцарапанной коленкой. План. Ну да, как же.

– То есть я привожу вас к Денису Андерсону, – перевел Покровский в близкие себе термины. – И вы берете меня к себе.

– Точно.

– Это хорошо. Но… Может быть, туда поехать кому-нибудь…

– Покрепче? – Да.

– Если будет такая необходимость, – кое-как склеила Настя нужные слова, словно не говорила, а писала курсовую, целью которой было показаться умней, чем ты есть на самом деле, – к нам подключатся. Другие люди. Покрепче.

– Ладно.

– Все под контролем, – вспомнила Настя подходящую фразу и тут же подумала: «А под чьим, собственно, контролем?» Получалось, что ни под чьим, потому что сама Настя и ее невидимые лионейские наблюдатели зависели от Покровского, Покровский зависел от них, Люциус только что получил по башке (правда, не по своей), присутствия Леонарда или Лизы пока не ощущалось, так что…

– У тебя здесь личный интерес, – вдруг сказал Покровский и понимающе сдвинул брови.

– Что?

– Я понимаю, почему со мной едешь ты, а не кто-то другой. У тебя в этом деле личный интерес. Вы же с Денисом Андерсоном… – Последовала многозначительная пауза, в ответ на которую Настя не нашла ничего лучше, как просто кивнуть, признавая, что у нее с Денисом Андерсоном чего только не было. Любовь, обман, забвение, горько-сладкие воспоминания… Какая там следующая станция?

– Да, – сказала она. – Личный интерес. Надо просто все довести до конца. Один человек сказал мне, что я должна оставить это дело и жить, как будто ничего этого не было… Только я так думаю, что этот человек мне врал и все надо делать наоборот. Я поеду с тобой, мы найдем Дениса, и тогда…

И тогда она, может быть, поймет, чего больше было прошлым летом – страсти, наваждения, хитростей, безумия, холодного расчета или же все это вместе было перемешано в одном бокале, от употребления которого у Насти до сих пор так нестерпимо болит голова, а люди – или существа, по высокомерной классификации Люциуса, – воспринимаются ею как блуждающие силуэты, возникающие то на стороне добра, то на стороне зла, да и сами эти стороны беспрерывно меняются местами, будто играют в детскую игру, в которой стульев всегда меньше, чем игроков.