— Меня уже предупреждали о вас и о вашей группе.

— Да, я знаю, что вам известно о нашем маленьком обществе…

— Я не могу указать никого конкретно, помимо вас, это единственное, о чем я не осведомлен, а что касается вас, я понял, что вы не тот, за кого себя выдаете, с самого первого вашего осмотра…

— С «Этюда в багровых тонах» и «Этюда в черных тонах»? — Дойл подмигнул мне все с тем же значением: «Что за человек!» — Но почему же вы стали мне подыгрывать?

— Потому что настоящий Дойл, несомненно, жив.

Услышав это, доктор широко раскрыл глаза и присвистнул:

— Как вы узнали, что я замещаю реальное лицо?

— Вы приехали в Портсмут несколько месяцев назад, чтобы устроить здесь свой театр, но вы нуждались в конкретной личности, потому что, когда спектакль завершится, вам пришлось бы уходить и заметать следы, а что подходит для этого лучше, чем реальная личность?

— Согласен, но почему бы просто не убить реального Дойла, не утруждаясь лишними хлопотами?

— Потому что у Дойла останутся родственники, которые пишут ему письма, знакомые, которые могут неожиданно его навестить, а если от Дойла не будет никаких вестей…

— Все верно. Он жив. Но признайте по крайней мере, что какое-то время мне удавалось водить вас за нос.

— Напротив, ваша пародия на наивного доктора меня очень смешила.

— Потрясающе! — не уставал восхищаться Дойл. — Должен признать, когда я впервые услышал о вас в связи с оксфордским делом, я не придал этим рассказам большого значения: на наш след вышел какой-то душевнобольной! Теперь я вижу, что именно ваше безумие позволило вам выбраться из мира кажимостей и добраться до нас. Какое счастливое совпадение: меня попросили вас осмотреть, когда я как раз искал повод с вами познакомиться!

— Случайности, мистер Игрек, суть непонятые закономерности.

Хохот Дойла меня напугал. Он как будто все время таил эти громы в себе, а теперь наконец раскрыл клетку.

— Но как же я веселился, изобретая вместе с вами теории об убийцах!

— Это для меня лестно, но скажите: все ли в порядке с доктором Дойлом?

— Да, безусловно. Он живет за городом. Удаленная ферма на северо-востоке, в Кроссинге. Правда, ему недостает физических упражнений. Он занят тем, что пишет о Шерлоке Холмсе. На самом деле именно он выдумал этого героя… хотя и я скромно внес свою лепту… Мне тоже нравится писать. Дойл воспользовался записями, которые я делал, общаясь с вами. Очень жаль, что они так никогда и не будут опубликованы.

— Получается, мистер Игрек, вы сами — неудавшийся писатель?

Дойл бросил на спинку кресла такой взгляд, что мне стало страшно.

— Что ж, я делаю только первые шаги. У Дойла это получается лучше, вот и все. Однако…

— А как вы его обработали? Почему он такой спокойный?

Этот вопрос вернул Дойлу уверенность в себе.

— Слишком много вопросов в обмен на один ваш ответ, мистер Икс.

— Мистер Игрек, мои ответы стоят гораздо дороже ваших.

— С какой это стати, мой дражайший друг?

— С такой стати, что все сказанное вами бесследно исчезнет, если принять во внимание ваши планы на мой счет; напротив, то, что я отвечу вам, представляет для вас большую ценность, поскольку на основании моих ответов вы смогли бы исправить мелкие недосмотры в будущем…

— Не стану отрицать, — согласился Дойл, поднимая с постели вторую перчатку. — Хотя «недосмотров» было не так уж и много. И все-таки я вам отвечу. Доктор Дойл пребывает под воздействием красивого и волнующего театра, называемого «театром Актеона». Так его именуют некоторые психиатры. Мы же пользуемся выражением «театр Трансформации». Он оказывает воздействие только на ментальном уровне, заметных перемен во внешности не происходит. «Заметных» — повторю это слово.

— И во что же он… трансформировался?

— Он считает себя покойником. Поэтому он не страдает, почти не разговаривает, не шумит, не пытается сбежать. Я знаком с женушками, которым такой театр однозначно пошел бы на пользу. И конечно, он продолжает писать, это меня не удивляет: все литераторы желают того же самого — продолжать сочинять после смерти. Voilà[23].

— Так, значит, театр действительно способен контролировать сознание…

— Дорогой мистер Икс, театр — это магия реальности. Он способен на все.

— Включая и согласие человека самого себя зарезать…

— Ну разумеется, в указанном нами месте, в указанный час, как кукла на ниточках. Это называется «театр Сфинкса» или «Вопрос Без Ответа». У нас есть прекрасно натренированные девушки с точными движениями.

С этими словами Дойл принялся натягивать правую перчатку; он весело посмотрел на меня, как будто говоря: «Вам нравится? ВАМ НРАВИТСЯ?»

В эту минуту я больше ни в чем не сомневалась. Его движения, его мимика, его манеры… Как же я раньше не догадывалась?

Я вздрогнула.

Дойл, мой обожаемый молодой офтальмолог, — человек театра.

— Мистер Икс, теперь ваша очередь, — сказал Дойл. — Как вы догадались про Филпоттса?

— Мой дорогой мистер Игрек, чтобы узнать, что пастор станет вашим следующим ходом, требовались только элементарные знания шахматной игры, а также своевременная информация о том, что труппа «Коппелиус» сначала пригласила отца Эванса, но, когда тот отклонил приглашение из-за болезни, они поспешили пригласить Филпоттса, поскольку им, безусловно, требовался черный слон. К этому следует прибавить, что имя его должно было начинаться на латинскую букву «C», что справедливо в отношении обоих священников: Чарльз Филпоттс, Клиффорд Эванс[24]…

— И все-таки вам только по случайности удалось предотвратить его самоубийство, признайте это, мистер Икс! Я настойчиво уговаривал святого отца уехать вместе со мной, но он предпочел остаться с вами!

— Я его немножечко обманул: сказал, что я католик. Я был уверен, что, если священник убедится, что я умираю, он останется здесь.

— Ха-ха-ха! — Дойла как будто пощекотали. — Довольно! Вы знаете все на свете!

— Я знаю только важное, мистер Игрек. Знаю, например, что Петтироссо приглашал в театр тех, кого вы назначали в будущие жертвы, а потом — под любым предлогом — вы приводили их в зал за кулисами и устраивали свой спектакль.

— Пожалуйста, больше не называйте меня мистер Игрек. Это только мой nom de guerre[25]. Я доктор Генри Марвел Младший, к вашим услугам.