так же как комнатное растение способно пережить день на патио в жаркую погоду, если только у него есть доступ к воде.

На самом деле, вопрос не в том, животные выживут или растения, а в том, останутся ли и те и другие. Экосистемы зависят и от них, и от насекомых, и от грибов. В национальном парке Лопе в Габоне при более теплом и сухом климате становится меньше плодов. В 1980-х годах слоны находили спелые фрукты на одном из десяти деревьев, теперь меньше чем на одном из пятидесяти. Сегодняшние слоны более тощие и нездоровые. Смогут ли они через десять лет формировать этот лес, как прежде? В других местах некоторые насекомые начинают появляться в неподходящее время, и перелетным птицам нечего есть. В некоторых экосистемах температуры будут такие, каких сейчас нет на планете. Некоторые места обитания перестанут существовать. Последствия будут зависеть от взаимодействий между опылителями и растениями, растениями и травоядными, добычей и хищниками. «Мы правда не знаем, что происходит», – говорит Алекс Пигот, биолог из Университетского колледжа Лондона.

Судя по моделям Пигота, экосистемы начнут коллапсировать уже в текущем десятилетии. Он прогнозирует, что в этом веке изменения климата станут даже более важной причиной вымираний, чем исчезновение естественных мест обитания. «Даже теперешняя струйка видов, вымирающих из-за изменений климата, – знак не очень хороший», – считает он. Как при очень заразном заболевании, «все может перейти от “неплохо” к “отвратительно” с поразительной скоростью».

Любовь к животным тем самым является еще одной причиной бороться с климатическими изменениями. Природа бывает жестока, но мы ужесточаем ее еще больше. Мы заставляем животных жить в условиях, к которым они не приспособлены, и они не успевают адаптироваться к такой скорости изменений, поэтому следует переключиться на обновляемые источники энергии, оставить в покое леса и торфяники, есть меньше мяса и молочных продуктов и утеплять наши дома. Остановите меня, если вы уже про это слышали.

Но даже этого может оказаться мало. Еще не было случая, чтобы страна богатела, а ее экологический след уменьшался. Мы хорошо умеем отказываться от самых вредных загрязнителей, например хлорфторуглеродов, которые пробили дыру в озоновом слое. Мы не менее хорошо умеем переносить грязное производство из богатых стран в более бедные, поэтому так много товаров на Amazon сделаны в Азии. Мы хорошо умеем находить замену животным продуктам, например китовому жиру, норковому меху и даже мясу. Но пока мы не перестанем поглощать все больше и больше ресурсов нашей планеты, мы будем толкать животных к грани. Фундаментальная проблема – это наша зажиточность. В начале XX века американцы тратили на еду более 40 % своего дохода, теперь – менее 10 %. Оставшиеся деньги приходится тратить на что-то еще. По данным «Оксфам» и Stockholm Environment Institute, богатейшие 10 % человечества – те, кто зарабатывает больше $38 тыс. в год, – отвечают за половину мировых углеродных выбросов с 1990 по 2015 год.

Нам кажется, что мы живем в цифровую эпоху с офисами без бумаги и минималистичной меблировкой, но количество потребляемых ресурсов растет примерно по линии экономического развития. О некоторых природных материалах мы едва задумываемся. В мире за год добывают пятьдесят миллиардов тонн песка – восемьдесят килограммов на человека в день. Из-за этого становятся необитаемыми целые участки морского дна, но видим мы только сияющие здания. Леопольд говорил, что самой древней задачей в человеческой истории было «жить на клочке земли, не портя его». Теперь мы живем на одном куске земли и портим другие. Лишь периодически мы осознаем, как далеко простирается наше влияние: один мой знакомый вспоминал, как приготовил себе простой обед, посмотрел на него и подумал, что ингредиенты происходят с трех континентов.

Однако неведение – плохое оправдание. Мы в курсе, что много потребляем. Мы выбрасываем ковер, потому что нам надоел цвет. Мы покупаем одежду просто ради скидки. Мы совершаем долгие перелеты, чтобы увидеть удивительный мир, в котором мы живем, – вполне понятное желание. Производить новую одежду и летать по миру экологически устойчивым образом невозможно, но мы вместо этого сосредоточились на пластиковых пакетах, хотя это даже не верхушка айсберга. Иногда заботиться о природе – это не отказаться от пакета в магазине, а вообще не пойти в магазин. У нас больше вещей, чем у наших родителей. У нас больше вещей, чем было в прошлом году. При этом власти над тем, как они производятся, у нас даже меньше, чем над производством мяса: зачастую это происходит в странах с плохим регулированием, где красители для тканей сливают в реки, а фабрики работают на угле. Легко отрицать вымирание и исчезновение фауны, когда все это происходит на другом конце планеты. Мы потребляем, потому что думаем, что нас никогда за это не осудят, но иногда я боюсь, что дочери будут считать меня исключительно невежественным человеком.

В научно-популярной книге The World Without Us Алан Вейсман писал о том, что произойдет, если наш вид вдруг исчезнет с лица земли. Во многом его прогноз сводился к тому, что растения и животные будут процветать и природа разрушит бо́льшую часть инфраструктуры, которую мы считаем неизменной. По-настоящему долго будут сохраняться лишь немногие следы нашего существования, например металлы в почве и, разумеется, наше воздействие на климат.

На идею «мир без нас» стали обращать внимание во время коронавирусных карантинов. Для тех, кто любит животных, такая перспектива стала мрачным искушением. Вы слышали эту мысль: людей слишком много, и только сокращение их числа позволит фауне расцвести. Дуг Томпкинс говорил, что каждое утро просыпается в тревоге, потому что в этот день родится двести пятьдесят тысяч детей. Сегодня ежедневно рождается более чем триста пятьдесят тысяч младенцев, и мировое население растет на 1 % в год. По прогнозам ООН, наша популяция к 2100 году стабилизируется на примерно одиннадцати миллиардах, но десять и двенадцать миллиардов тоже вероятно. Население Африки должно к 2050 году прибавить 1,1 млрд. человек – это больше, чем в настоящее время живет в Европе и Северной Америке, вместе взятых. Население остального мира увеличится чуть менее чем на восемьсот миллионов. Где взять место для других животных, если нас самих так много?

Арне Несс, один из радикальных экологических мыслителей, повлиявших на Томпкинса, говорил, что культурное разнообразие и базовые потребности людей можно удовлетворить при популяции примерно в сто миллионов человек. Для Несса сокращение человечества было вопросом справедливости: у людей нет права без крайней необходимости выталкивать своей массой другие виды. Это низводит отдельного человека до уровня медведя, пчелы или бактерии, а биолог Рид Носс утверждает даже, что люди должны