ничтожество и могущество империи), тем больше сейчас чувствовалось запустение и упадок во всем. На площадках перед огромными окнами стояли и сидели больные в синих жеваных халатах и посетители.

На площадке третьего этажа мы увидели дядю Володю. У него уже была посетительница – юная девушка, с которой при нашем появлении он поспешно попрощался: «Чао!». Она сбежала вниз, даже не глянув на нас.

– Племянница, – привычно соврал дядя Володя. – Не моя, главного врача, – поправился он. – Минеральную воду принесла.

На подоконнике стоял объемистый пластиковый пакет. Я думаю, мы не были первыми. При всем при том нельзя было не заметить, дядя Володя здорово похудел и осунулся. Он был в грязных джинсах и вислой кофте, тоже утратившей цвет. Он имел жалкий вид.

После первых поцелуев Марина стала хлопотать и обживать здесь дядю Володю. Она принесла ему сменку. Дядя Володя сходил в палату и вынес целую сумку черного белья и одежды постирать. По-моему, он как-то ожил с приходом Марины.

– Главный врач настаивает, чтобы я продолжил лечение. Они тут меня на самом новейшем оборудовании обследуют. Не меньше месяца, говорит, Да я уже почти здоров, не выписывают. Водочки принесли, надеюсь? Не может быть! Спасибо, моя драгоценная цыганочка! Хочу под твой шатер, в Малаховку хочу. Говорят, ничего серьезного. И не выписывают. Но если ничего серьезного, я могу сам выписаться. Через неделю. Говорят, что не отвечают, да они и так запретить не могут, я ведь француз. Уеду в Париж, там обследуют. Запомни, Мариночка, в случае чего возьмешь меня. Просто подпишусь, что претензий не имею.

Дядя Володя был здорово напуган и старался это скрыть. Поэтому вступил сам с собой в торопливый диалог.

– Меня и просвечивали и на узи…

– Я уж забеспокоился…

– Немного печень увеличена, а так ничего…

– Ничего не находят…

– Профессор даже удивляется…

– Диагноз даже поставить нельзя…

– Ничего нет…

– Но говорит, надо оперировать…

– Я им говорю: зачем же здесь, если можно в Париже?

– Говорят, здесь не хуже…

– Но ведь профессор ничего не нашел… можно и подождать…

– И анализ желудочный тоже – неприятная штука…

– А я и не знал, что глотать кишку надо…

– Оперировать, вообще-то я не против…

– Как, по-вашему, я выгляжу?

– Говорят, даже улучшение…

– Смотрю, ты и бульон принесла…

– Оперировать так оперировать, можно и подождать…

– Вот что я решил: если ничего нет…

– И кормят нормально, мне хватает…

– Приготовь к понедельнику рубашку, Мариночка, и джинсы постирай. Заезжай за мной, в Малаховку уедем…

– Они ведь не имеют права…

– Интересно, главное ничего не находят…

И все в таком роде, думай что хочешь. Врунишка.

По тому, как стрельнула глазом спешившая мимо в белом халатике и слышавшая последнюю фразу, я понял, и тут дядя Володя нашел очередную любовь. Вообще во время нашего посещения на площадке возникали поочередно: брюнетка с высокой грудью из соседней палаты в своем халатике, шелковом в цветах, симпатичная врач среднего возраста, которая постояла, посмотрела на Марину и внезапно поспешно простучала каблучками вниз по лестнице в регистратуру, и юная сестричка – несколько раз медленно проходила, чтобы слышать, о чем говорят.

Не знаю, сколько осталось дяде Володе при его опасной худобе, будут ли оперировать и выйдет ли он отсюда, но было ясно, что и здесь, близко к самому краю жизни, женская любовь окружала и сопровождала его даже на операционный стол.

Мы уходили. Марина плакала. Володя махал нам вслед из окна. Ему предстояла серьезная операция, было ясно. Листья полетели нам вслед. Задул ветер и нарушил тишину.

ЭПИЛОГ

Крупное яблоко стукнулось о землю пушечным ядром.

Киллер привычно прицелился и —

Дядя Володя от ужаса рассыпался на множество дядей Володь. Одни из них выглядели вполне живыми из плоти и крови. Другие были плотными, но кое-где просвечивало. Одни были как будто постарше, виски и бородка подернуты сединой. У других усы и бородка были рыжевато-золотистыми, как рожь. Некоторые дяди Володи колыхались на ветру, будто узкие листы бумаги. Были и такие дяди Володи, которые растекались лужицами, и сразу было видно, ни на что не годны. Остальных расхватали влюбленные в дядю Володю женщины. Главное, всем что-нибудь досталось.

Что касается драгоценного креста, уж не знаю, натурального золота или подмены, то в руки господам из мафии он так и не дался. Стоило протянуть руку – проходила насквозь, рубины и сапфиры рябили родниковой водой, протекали – кровь и синька – сквозь пальцы, это была искусная голограмма. Возможно, что-то более новое. Обманщики обманули обманщиков.

Кое-что из происшедшего попало в газеты, но там так все извратили и переврали по своему обыкновению, ничего похожего на то, что произошло на самом деле.

СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

ПОЛОСАТЫЕ СТИХИ – МАЛЫШАМ

ПТИЦЫ

Разные птицы

По-разному поют,

По-разному летают,

По-разному живут.

Грач за плугом ходит.

Чиж зерно молотит.

Журавль – ноги долги

Перевозчик на Волге.

А рыбак Нырок —

Сам крючок и поплавок.

Иволга – певица.

Галка – кружевница,

На снегу крестом

Вышивала под кустом.

Сокол – охотник.

Дятел – плотник.

Лунь – старый мельник.

А Кулик – бездельник,

Одно ему охота —

Хвалить свое болото.

Голубь – гонец.

Петушок – кузнец,

Раньше всех встает,

Утро звонкое кует.

ШЕЛ САДОВНИК

Шел Садовник по тропинке,

Нес он яблоки в корзинке.

Было яблок десять штук.

Попросил одно Пастух.

Шел Садовник по дорожке.

Сколько яблок нес в лукошке?

– Девять!

Надо Маше дать отведать.

Шел Садовник в тростнике.

Сколько яблок нес в мешке?

– Восемь!

А одно мы Щуке бросим.

Шел Садовник прямо с горки.

Сколько яблок нес в ведерке?

– Семь!

Вот зеленое совсем.

Шел Садовник, дождик капал.

Сколько яблок было в шляпе?

– Шесть!

Поросенок просит есть.

Шел Садовник, шел по тропке.

Сколько яблок нес в коробке?

– Пять!

Просит