Что я чувствовал тогда? Страх? Да, страх чувствовал, а вы бы не чувствовали, если бы рядом с вами шла ядерная война и по городам гвоздили бы ядерными ракетами? Страх перед неопределенностью, перед будущим, непонимание, что теперь делать – увы… все это было.

Много мыслей промелькнуло – про Чернобыль… мы все-таки живем с этим, с Чернобылем рядом, и как только речь идет про что-то атомное, сразу вспоминается Чернобыль. Про то, что на хрен будет и как вообще добираться теперь домой. Про то, что в любой момент могут долбануть парой сотен мегатонн по Москве… а что, не могут? Могут. Про то, что долбануть могут и сюда…

Еще подумалось о том, как мы, на хрен, жить теперь будем. Я так полагаю, все биржевые спекулянты немного философы, потому что без философского взгляда на жизнь там крыша съедет. Само слово «спекулянт» происходит от латинского speculator – «наблюдатель». Вот и я – наблюдаю за нашим катящимся в тартарары миром и не могу понять – а что же дальше-то? Что, на хрен, дальше? Не, я понимаю, ненавидят все и всех, это уже без вопросов. Но гвоздить атомными бомбами по городам… это уже…

А что будут творить наши местные аллахакбары в Москве – даже думать не хочется. А их много. По официальным данным, чуть больше четверти, но если выйти на улицу и посмотреть, едва ли не больше половины. Часть – гастарбайтеры, еще часть – купили где-нибудь домик в заброшенной деревушке, там прописались, после чего – в Москву.

Ох, что будет…

Абу Хусейн, или отец Хусейна, собирался в дорогу вместе с двумя своими сыновьями (всего у него их было шесть) и другими родственниками. Шли они как раз в Мукаллу, с двумя машинами товара, то есть награбленного добра, чтобы продать. Из боевого охранения шли две машины, пикапы, на одной из них был ДШК, на другой не было ничего. С самого начала мне не понравилось то, что идем совсем без резерва. По человеку в грузовиках, за рулем. Четверо. Пулеметчик за ДШК и двое в хвостовой машине, у одного из них «РПГ-7». И все, если не считать меня, но я веду машину, и у меня стрелка нет. То есть восемь человек на пять машин. Думал, сказать, но потом подумал, что мне надо отваливать отсюда, потому что что тут будет дальше, никто не знает. Этим людям я был благодарен, как и они были благодарны мне, но тут было все чужое, и надо было возвращаться домой…

Вышли еще потемну, после первого намаза. Мусульманин из меня плохой, сразу признаю – в намазе я не участвовал. Но как сказал Абу Искандер, уверовать в душе было намного важнее, чем правильно читать намаз.

А пока читают намаз, расскажу вам еще кое-что. Чем меня поразили местные, так это фатализмом. Что бы ни произошло – Аллах так решил. Такова воля Аллаха. И это не простые слова – я слышал, как это говорили над трупами убитых родных. Но это не было фанатизмом и варварством, отнюдь. Это была вера.

И эти люди, темные, необразованные, бедные, своим примером явили мне кое-что, что я так и не видел вокруг себя, но так хотел бы увидеть. Они действительно были народом, и их народность не заканчивалась общими праздниками и общей программой телепередач. Они приходили друг другу на помощь даже не тогда, когда просили, а тогда, когда требовалось. И приходили без малейшего раздумья. Все они были как единый организм, они жили одной жизнью и умирали одной смертью, и главное – они чувствовали друг друга. Они и в самом деле ощущали себя единым целым, в котором все имеет смысл – и рождение детей, и их воспитание, и мужество воинов, и смерть.

Это было то, чего я не видел у нас.

Пока идет намаз, пока звучит молитва, задумайтесь – а почему у нас так упала рождаемость? Почему здесь рожают по десять детей в хижине с земляным полом, а у нас не могут родить одного в пентхаусе на последнем этаже, бегают по врачам. Почему у нас дети в тягость, а здесь – в радость. Почему здесь так много внимания уделяют воспитанию детей, почему дети всегда стараются быть вместе со взрослыми, а у нас взрослые ничего не заслуживают, кроме иронического названия «предки»…

Почему так?

Может, все потому, что здесь – народ. И они чувствуют себя народом, они не утратили истинного смысла вещей? Детей здесь рожают для продолжения рода, а не потому, что надо, положено, хочется живую игрушку или что-то еще. И чем больше детей, тем лучше, тем сильнее род и тем сильнее народ. Дети – как могут ходить, – всегда около взрослых, потому что учить их нет времени, и все, что нужно, всю науку они постигают сами. Дети мечтают о войне, о джихаде и идут на нее, потому что трусы и слабаки, каких растит у нас школа, здесь не нужны, они просто не выживут. Мужчины здесь – все воины, а не офис-менеджеры, которым все должны, начиная от таксиста и заканчивая президентом страны. А старики живут долгой и полноценной старостью и уходят, когда становятся в тягость роду.

Задайте себе вопрос: а сколько у вас друзей? Нет, не в Сети, а настоящих? Готовы ли они отдать вам последнее? Уважают ли вас дети? Или просто рассматривают вас как источник неприятностей и карманных денег? Где живут ваши родители и как? Да просто – знаете ли вы тех, кто живет в одном с вами подъезде?

А если нет, то что будет, когда станет по-настоящему тяжело? Нет, не когда уволили с работы и надо платить кредит, а по-настоящему?

Нет… ничего. Это я так.

Тронулись сразу после намаза. Моя машина шла последней, потому что я не знал дорогу. Был день, но дня по-настоящему не было. Было черное, довлеющее над нами небо и тот самый рассеянный свет, от которого хотелось кричать.