Болтфут кивнул.

— Это значит, что Топклифф сам напечатал тот трактат, обнаруженный на Хог-лейн. Но зачем ему это?

— В оправдание, господин Шекспир. Чтобы выставить католиков предателями.

— Неужели он зашел так далеко? — Однако Шекспир знал ответ: Топклифф готов на все, чтобы выполнить свою миссию и уничтожить всех католических священников и приверженцев старой веры. Человек, который установил у себя дома дыбу и устроил пыточную, способен напечатать такой трактат, чтобы оправдать другие аресты. — Да, — продолжал Шекспир, — он на это способен. Трактат оказался плохим подобием «Государства Лестера». Он был бессмысленным и имел лишь одно предназначение — ввести в заблуждение.

Некоторое время они ехали молча. Затем Шекспир снова обратился к Болтфуту.

— И это приводит нас к следующему несомненному факту…

— Он убил леди Бланш.

Шекспир вздрогнул при этих словах, затем произнес их сам, но тише.

— Топклифф убил леди Бланш Говард.

Болтфут шумно выдохнул, словно корова на ферме.

— Но зачем? — спросил Шекспир. — Зачем убивать Говард, зная, что за этим могут последовать определенные сложности? Она могла быть обращенной католичкой, ведь даже Ее величество была против убийства ее кузины.

— Думаю, он убил ее по ошибке, сэр, а затем попытался замести следы. Должно быть, он пытал ее, чтобы выведать сведения, и она умерла. Мощи и распятие появились позже, как и разрезы на ее шее и животе.

Шекспир покачал головой.

— Это произошло не по ошибке. Он планировал убить ее. Он знал, что не может оставить ее в живых, после того как подверг ее пыткам: если бы он отпустил ее, гнев Говардов уничтожил бы его. Он планировал убить ее и переложить вину на католиков, осквернив ее тело мощами и распятием, чтобы казалось, что это какой-то страшный папистский ритуал. Это соответствует тому, что обнаружил искатель мертвых. Он сказал, что Говард была мертва уже три дня, и убили ее в другом месте: раны, от которых предположительно наступила смерть, почти не кровоточили.

А еще следы на ее запястьях. Они могли появиться от веревки. Он видел такие же следы у Томаса Вуда, после того как Топклифф подвешивал его к крюку на стене. Но какие сведения Топклифф пытался добыть у леди Бланш?

Ответ был прост: те же, что и у Томаса Вуда, — где находится Роберт Саутвелл. Должно быть, он знал о некой связи между ней и иезуитскими священниками; возможно, слуга дома Говарда Эффингемского передал ему эти сведения, или среди католиков был предатель. Топклифф становился одержимым в поисках иезуитского священника. Он хотел найти Саутвелла, и ему было плевать, кого придется ради этого искалечить или убить. Шекспир пришпорил коня. Слишком долго он находился в разлуке с Кэтрин.

Под покровом темноты за полчаса до рассвета Топклифф, Янг, Ньюуолл и вооруженный отряд из десяти самых жестоких персевантов пришли к дому Шекспира на Ситинг-лейн.

Они привязали лошадей на соседней улице, а затем неслышно подошли к старинному дому, чтобы ничто не разбудило и не встревожило проживавшего по соседству Уолсингема. Никакого шума. Все должно быть исполнено точно и тихо, так, чтобы, когда на рассвете или чуть позже господин секретарь проснется, он даже не заподозрил, что по соседству что-то произошло.

Они должны были стремительно ворваться в дом. Распахнуть дверь одним ударом стенобитного орудия, затем войти в дом тихо, без криков, каждый боец отряда должен занять по комнате, чтобы ни один жилец не смог сбежать. Топклифф осмотрелся. Улица была пуста.

— Дик, а где твой караульный? Кто следит за домом? — произнес он грозным шепотом.

Янг поглядел вокруг.

— Этот ленивый дурак, должно быть, ушел домой. Ох и достанется ему от меня.

— Боже правый, Дик, выпори его до полусмерти. Пошли.

Шестеро человек взяли тяжелое деревянное бревно, качнули его взад-вперед разок, потом еще раз назад и обрушили на закрытую на замок дверь, выбив ее с одного удара.

Топклифф вошел первым, следом за ним Янг. И вдруг они остановились, раскрыв рты при виде представшей их глазам картины.

Прихожая была освещена факелами и свечами и заполнена людьми, человек двадцать или около того. Некоторые стояли, опираясь на мечи или луки. Другие сидели, прислонившись к стенам. Один или двое курили трубки. На них была военная одежда, толстые кожаные камзолы, как у персевантов, и они смотрели на Топклиффа и Янга с бесстрастным презрением.

В мерцающем свете это зрелище казалось жутковатым. Словно два готовых к схватке вооруженных отряда столкнулись лицом к лицу, но один из отрядов, тот, что уже находился в доме, даже не собирался вступать в битву. Наконец к Топклиффу вернулся дар речи.

— Вы кто такие? — прорычал он.

Один из воинов поднялся и вразвалочку двинулся по направлению к Топклиффу, пока не оказался с ним лицом к лицу. Это был молодой человек, возможно, ему едва минуло двадцать лет, с короткой, аккуратно подстриженной бородой и темными зачесанными назад волосами.

— Ну уж нет, сэр, это вы кто такие? И что вы делаете в доме моего брата?

Топклифф пришел в смятение.

— Вы брат Шекспира? Что вы здесь делаете? Я вас здесь не ждал!

— Мы с друзьями остановились в этом доме благодаря любезности моего брата. Нас набрали в Уорикшире для лондонского ополчения. Нас скоро отправят в Тилбури защищать государство, но, впрочем, это не ваше дело. Однако, будьте так любезны, поведайте нам, по какому делу вы здесь? Похоже, вас не ждали, к тому же вы незаконно сломали дверь моего брата. Вы что, занимаетесь сносом домов? Если так, то вас за это следует повесить. Подумайте хорошенько: ведь мой брат — старший офицер сэра Френсиса Уолсингема.

На лбу Топклиффа запульсировала жилка. С плохо скрываемой яростью он уставился на молодого человека, затем на Ричарда Янга, который выглядел весьма удивленным.

— Боже правый, Дик! Почему твой караульный нам ничего об этом не сказал?

Янг, покраснев, в замешательстве воздел руки.

— Я не знаю. Может, испугался этих солдат.

Топклифф осмотрел комнату. Людей у него было раза в два меньше. Нет смысла надеяться на то, что ему со своим отрядом удастся одолеть эту компанию хорошо вооруженных и тренированных воинов. Это была какая-то уловка Шекспира, стратегия, чтобы победить его.

— Не знаю, как так вышло, но обещаю вам, Шекспир, — вам и вашему братцу, — я вернусь, и вы оба заплатите за это. Я обрушу на ваши головы Божий гнев и гнев Ее величества. И получу то, чего хотел.

Брат Шекспира оказался человеком не робкого десятка, с блестящим взором и широким лбом, меньше ростом, но более крепкого телосложения, чем Джон. Он скривил рот в подобие улыбки:

— Думаю, сэр, не по чину вам взывать к божественному и нашей блистательной государыне. Полагаю, прежде чем всех вас раздавят, вы забьетесь в свою вонючую нору вместе со своими слизняками.