Может, тогда Петер поймет, как она ждала его, поймет, что лишь его одного любила, что вся ее жизнь — в нем.

— Кто из вас служил в армии?

Старый Шойом поднимает руку. Петер Киш делает шаг вперед. Солдат со шрамом смотрит на него внимательным взглядом.

— Долго пробыл на фронте?

Петер не отвечает, пожимает плечами.

Старик протягивает русскому кисет с табаком. Тот отрицательно качает головой.

— Воды! — просит солдат.

Старик поворачивается к хозяину дома.

— Он пить хочет. Дай ему стакан воды.

Петер протягивает стакан, но солдат отводит его руку.

— Сначала ты.

Петер смущенно смотрит на него, ничего не понимая.

— Попей ты сначала! — нетерпеливо толкает Петера в бок старик.

Солдат смотрит, как Петер отпивает из стакана, потом берет стакан и с жадностью пьет.

Старик с удовольствием смотрит, как русский пьет.

— Мы будем тут спать, — говорит солдат и показывает на топчан. — Можно?

Солдаты снимают с плеч вещевые мешки.

Старый Шойом с услужливостью расстилает на столе полотенце, кладет на стол мыло, ремень для правки и бритву.

Солдат со шрамом улыбается, временами прислушиваясь ко все более редким и далеким артиллерийским залпам. Затем хлопает старика по плечу и спрашивает, показывая на Петера:

— Сын?

Шойом колеблется, но потом отвечает:

— Нет... Друг.

— Я — Юрий, — тычет себя пальцем в грудь солдат со шрамом на щеке.

Трое венгров кивают ему и с пристальным вниманием следят за каждым жестом русских солдат.

Солдат со шрамом показал на своего товарища, который уже растянулся на лавке.

— А он Никита... Казак.

Звонарь вежливо раскланивается с другим солдатом, скользит взглядом по его воинственной фигуре, а сам потихоньку отодвигается от него в сторону.

Юрий, заметив, что звонарь испугался, подходит к нему поближе.

— Знаешь, что такое казак? — говорит он непонятные слова, хватает со стола бритву, а потом, сделав широкий жест рукой, рубит невидимого противника.

Никита грозит ему кулаком.

Трое венгров смущенно покашливают, скрывая улыбки.

Старый Шойом стоит с таким видом, как будто хочет сказать что-то важное. Петер и звонарь смотрят на него с ожиданием.

Старик делает шаг вперед. Смущенно трогает Юрия за рукав и тут же отступает назад, переступая с ноги на ногу.

— Ты... ты... — выговаривает он по-русски.

Солдат со шрамом поворачивается к нему.

— Ты... товарищ Юрий... — И Шойом замолкает.

Ничего другого он и не хотел сказать. Просто ему было трудно выговорить это странное русское слово «товарищ». Старик не совсем уверен, что понимает его значение, но инстинктивно чувствует — оно означает что-то хорошее и важное.

— Что ты еще знаешь по-русски, отец? — спрашивает Юрий.

Петер и звонарь с уважением посматривают на старика.

Шойом по-стариковски смеется и, осмелев, спрашивает:

— Ты какой работ, когда нет война?..

Юрий понимает исковерканные русские слова и с готовностью отвечает:

— В колхозе работал... Такой большой колхоз... — объясняет он и широко разводит руки в стороны.

Звонарь делает судорожное движение горлом, отстраняет Шойома и протискивается между ними Юрием,

— Колхоз? Общий котел? — спрашивает звонарь по-венгерски.

Юрий удивленно смотрит на звонаря. Он не понимает звонаря, но видит, что звонарь ехидно улыбается, и переводит вопросительный взгляд на старого Шойома.

Старик сердито отталкивает звонаря.

— Катись ты к черту! Ничего ты в этом не понимаешь!

Старик подходит к Юрию и тычет себя в грудь.

— Мы... тоже крестьянин...

Воцаряется тишина. Петер тяжело вздыхает.

— Вот только земли у нас мало, — говорит он по-венгерски.

Старик повторяет:

— Мы тоже мужик. Земля работаем...

Юрий кивает дружелюбно и понимающе.

— Ты... ты... и ты?.. — показывает он пальцем на всех трех венгров.

— Нет, — машет рукой Шойом, показывая на звонаря:

— Он нет... Он нет мужик. Колокол. Бум-бум...

Солдат со шрамом хохочет, хлопая себя руками по коленям. Ему нравится этот старик. Он сжимает кулаки и делает жест, словно вцепился в веревку и дергает ее, звонит в колокол.

Все смеются.

Юрий подходит к рукомойнику, смотрится в зеркало, трет подбородок, потом берет со стола бритву и делает движение, как будто бреется.

Старый Шойом дергает Петера за руку.

— Дай ему, что надо. Не видишь разве, что он хочет побриться?

Но Петер словно окаменел.

— Все там, у рукомойника и на столе. Дайте сами ему.

Второй солдат смотрит в окно, потом на часы. Он поднимается с лавки, что-то говорит Юрию, потом кладет гранаты в сумку, висящую у него на поясе, берет автомат и выходит из дома на улицу.

Во дворе темно и тихо. Артиллерийская канонада уже прекратилась.

Юрий снимает гимнастерку, нательную рубашку и бросает на топчан. Широкой ладонью растирает грудь, берет все необходимое для бритья, в том числе и кисточку с длинной ручкой.

Один конец ремня он сует в руки Шойому и привычными движениями, словно всю жизнь только этим и занимался, направляет бритву.

Петер беспокойно следит за каждым движением солдата и ждет. Он испытывает острую ненависть к кисточке с длинной ручкой. Нахмурив брови, он следит за руками Юрия, потом внезапно встает с места, протягивает руку и отнимает у русского кисточку. На полочке у рукомойника Петер берет свою старую кисточку с короткой и плотной ручкой и дает ее Юрию, бормоча:

— Эту возьми, этой брейся.

Солдат начинает бриться.

Старик стоит у стола, а Петер тяжело опускается на лавку и смотрит на бреющегося русского солдата. Звонарь прощается и уходит.

Так вот они какие, эти русские. Такие простые, симпатичные. Добродушные. И спокойны.

Две тысячи километров прошли они с боями. А сколько километров им еще предстоит пройти?

Юрий бреется деловито и не спеша.

— Мы будем тут спать, если вы разрешите. Можно?.. — говорит он, снимая с плеча вещмешок.

— Можно, можно. Спите, сколько душе угодно! — радостно отвечает Шойом.

Они не боятся спать в чужом доме, на чужой земле. А венгерские солдаты оставались друг другу чужими, боялись друг друга, следили друг за другом. И сеяли смерть на далеких бескрайних полях России, куда их никто не звал. Вот ее след на лице у русского солдата по имени Юрий. Он бреется и старается не задеть бритвой шрам под глазом.

С покорным и тупым упорством Петер дергал шнур гаубицы, стреляя по русским, в то время как в постели рядом с его Вероникой лежал гитлеровский унтер.

Юрий тем временем плещет