был собирать чемоданы и первым же рейсом сматываться за границу. «Время еще есть, – бормотал он себе под нос день за днем, потихоньку сходя с ума. За последний месяц произошло столько неприятностей в его жизни, что было бы удивительно, если бы Мячиков, нервничавший из-за каждой неурядицы, сохранил трезвый рассудок. – Раньше надо было мне хвост мылить, раньше, это уже мой недосмотр. Уже тогда кое-что просматривалось. Началось все с гребаного Чуба и этого журналиста. Потом Тихий, Фитиль, черт знает что пошло. Вот уже и до меня вплотную добрались. Дурак этот фээсбэшник, не понимает, с кем связывается. Пока еще не все кончено. Да и слежки за мной никакой нет. Пока менты не вынесут свое постановление, я куда угодно могу ехать. А то ведь ненароком могу оказаться в одной компании с Чубом и другими дураками. Но ты, Мячиков, не дурак, ты просто хитрее их всех. Никуда ты звонить не будешь, и домой возвращаться тоже не будешь. Без вести пропавший! Ищите как хотите! Хоть по линии Интерпола! Еще надо доказать, что я участвовал во всей этой заварухе».

Мячиков выпил третий бокал коньяка и, чувствуя, как стремительно тяжелеет его голова и все события последнего времени становятся необычайно ясными и простыми, спьяну принял одно из самых серьезных решений в своей жизни.

Мячиков, как предприимчивый гражданин советской эпохи, дорвавшийся до положения, не мог не воровать, если представлялась возможность. Сей недостаток характера он тщательно скрывал и смог умыкнуть из-под носа Лялькина миллионов семь-восемь. Само собой, воровать было страшно, потому что кому, как не Мячикову, было известно, как разбирается с провинившимися Лялькин. Тем не менее возможности при его положении, как известно, были всегда, особенно, что касалось продаж квартир. Да и взяток Мячиков никогда не чурался, считая их компенсацией затраченных усилий. На бумаге выходило так, что покупка квартиры выливалась в баснословную сумму, тогда как в реальности она стоила гораздо меньше. На одной квартире Мячиков мог заработать лишние двадцать тысяч, а учитывая, какой был оборот, семь-восемь миллионов выглядели еще достаточно скромной суммой. Допив бутылку коньяка по инерции, Мячиков ощутил себя чуть ли не всесильным героем, и если еще недавно он был парализован страхом, как мышь в норе при виде приближающейся змеи, то теперь, напротив, выглядел слишком самоуверенным.

Выбросив пустую бутылку в мусорку, туда же он и швырнул, предварительно разорвав на мелкие клочки, бумажку с номером телефона, после чего оглядел свой кабинет, точно зная, что сегодня пребывает здесь последний раз в жизни. Затем он вышел в приемную. Секретарша не без оснований взглянула на него с удивлением, оттого что Мячиков был пьян, как самый заправский кутила. Он взмахнул рукой, что, по всей видимости, означало прощальный жест, и, повернувшись спиной, на заплетающихся ногах оставил приемную. Встречая не менее удивленных сотрудников, благодушно махал им рукой, словно говорил: можете делать что хотите. Такси поймал быстро и сказал таксисту ехать путаным маршрутом, после чего привезти его к любым авиакассам.

«Рабочий день закончился, можно и выпить, – с завистью подметил таксист, глядя на набравшегося Мячикова. – Везет же некоторым; он с самого утра в рот ни капли спиртного, целый день за рулем, а этот гражданин в будний день, в семь часов вечера пьян так, что можно подумать, будто бы в его жизни произошло какое-то важное событие».

Мячиков бессильно опустил голову, сопел и, не вступая в диалог с таксистом, заснул. Тот, заметив, что Мячиков спит, как младенец, выключил счетчик и поехал напрямик к ближайшим авиакассам, рассчитывая снять с клиента как можно больше денег, благо одет тот был прилично и совсем ничего не соображал. Мячиков, с трудом разбуженный таксистом, посмотрел на него так, словно сам не понимал, что делает в этой машине и куда они вообще приехали. Выйти из такси для Мячикова оказалось еще сложнее, чем сесть, и он едва не упал на мостовую, если бы его не придержал за спину таксист.

– Ариведерчи! – махнул рукой на прощанье Мячиков. И, делая кривую траекторию, направился к кассам, вычерчивая замысловатую линию. Правда, траектория не удалась, оттого что, едва такси уехало, к тротуару примостился черный «форд эксплорер». Фары погасли, и, резко хлопнув дверцей, оттуда вынырнул Забродов. Увидев, как Мячиков героически пытается преодолеть расстояние до касс, обнимая все придорожные столбы и тумбы, он с усмешкой подумал, что ведь и он когда-то так расслаблялся, только в таких экстремальных ситуациях, в какой, безусловно, находился Мячиков, Забродов предпочитал действовать.

«Твое мышление не проржавело. Интуиция работает, как швейцарские часы, – похвалил себя Илларион, спешным шагом нагоняя Мячикова, который наверняка распластался бы на асфальте, привлекая внимание праздных зевак и охочих до наживы ментов. Последним всегда выгоднее задерживать напившихся или справляющих нужду в неположенном месте прилично одетых граждан, чем ловить вонючих бомжей и опасных преступников. Наверняка к авиакассам Мячиков приехал не просто так, чтобы купить авиабилет и в новогоднюю ночь погреться на каком-нибудь экзотическом курорте». Забродов аккуратно подхватил Мячикова под мышки, когда тот собирался дать нырка на ступеньки.

«От асфальтной болезни никто не застрахован, – философски рассудил Забродов, спасая Мячикова от столь позорной участи. – Иногда, конечно, бывает чистой воды случайность. Но часто причиной асфальтной болезни служат обильные возлияния и плохие друзья, которые не могут довести перепившего до дома и сдать кому-нибудь на руки. Любопытно, чем же питается этот Мячиков? Он же весит как стокилограммовая штанга». Однако Забродов не имел возможности удовлетворить свое любопытство, так как Мячиков бормотал себе под нос что-то неразборчивое и совсем не узнавал его.

«Не позавидовал бы я его жене, – подумал Илларион. – Это как же так можно? Если я еле волочу такую тушу, то как ей терпеть его сверху? Или они как-нибудь по-другому ухитряются?» Илларион затолкнул несопротивлявшегося Мячикова в машину и, не привлекая лишнего внимания, отъехал от авиакасс. «Куда же его везти в таком состоянии? Допрашивать невозможно. Да еще как бы он не загадил Катину машину рвотой. Укачать по дороге может. – Илларион периодически оглядывался назад, чтобы убедиться в том, что Мячиков не буйствует и лежит смирно. – Пусть спит, протрезвеет и испугается, как только меня увидит. Как бы плохо ему только не стало. Откинет еще чего доброго коньки, и играй в лотерею, Забродов, ищи того Лялькина и думай, как его взять, чтобы без крови и стрельбы обошлось. Хорошо Федорову отдавать приказания и советовать, сам бы посмотрел, как