Осип хмыкнул.

– Енто не мы, енто Александр Ильич подкузьмил, – сказал он. – Выдумщик он такой.

– А что же мне делать дальше было? – продолжал Ансельм, все более взвинчивая тон. – При чрезвычайных обстоятельствах вступала в силу последняя инструкция: о физической ликвидации объекта. Вот я и решил убрать Гарпагина, а вместе с ним – его сына, который мог быть опасен своим неведением… в любом случае не мешало подстраховаться.

Астахов посмотрел на этого человека, который так спокойно говорил о смерти Николя как о «необходимости подстраховаться», и смутно подумал, что, верно, эти двое противостоящих друг другу людей – Гарпагин и Ансельм, оба сотрудники спецслужб, бывший и нынешний – верно, мало чем отличаются друг от друга в моральном плане…

– Николя вообще, если честно, чуть ли не присутствовал при том, как я звонил из «Селекта» на мобильник Жаку, – продолжал Ансельм, – он тогда еще с этой вашей Настей, извиняюсь за натурализм, на подоконнике трахался, а я ему еще сказал: «Такой же, как папаша – все ни к месту делаешь! (Ансельм не знал, что Николя вспомнил эту фразу и угадал человека, делавшего смертоносные фокусы с точечными взрывами направленного действия; не знал, но, верно, предвосхищал такой вариант, если убрал и Николя тем же манером.)»

– Значит, ты в самом деле убил Николя… – пробормотал Иван Саныч. – А Жака… Жака убил ты, Гарпагин? Но зачем… почему?

– А что бы ты на моем месте делал? – воскликнул тот с жаром. – Ты, верно, никогда не ощущал себя волком, которого обложили со всех сторон и травят, травят…

– И нельзя за флажки! – перебил его Иван Саныч. – Почему же, это чувство мне очень хорошо знакомо, причем и благодаря тебе в том числе… дядя Степан! А насчет Жака можешь не объяснять, я и так примерно представляю: места ты себе не находил, услышал ночью шум в подвале, куда забрался пьяный Жак, чтобы, верно, сцедить там коньячку вдогон, а ты сгоряча его и прихлопнул. Может, и не хотел ты его убивать, но вот так получилось! А потом для отвода глаз сымитировал кражу сейфа, который сам же и зарыл ночью в саду. И как же я тогда сразу не догадался, если у тебя тогда на тапочках земля была!..

– Я тоже это вспомнил, только поздно уже было, – сказал Осип.

Астахов смерил его взглядом и вспомнил свою петербургскую фразу, сказанную из после того, как он вылез из канализационного люка.

– Да уж… – пробормотал он. – Все ясно… Степан Семеныч решил разделаться с нами руками Магомадова и Жодле, которых он тоже подозревал и, кстати, правильно делал. А когда я ему позвонил едва ли не с того света, дядюшка охренел и имитировал инфаркт, в результате которого и «скончался», чтобы воскреснуть в Питере в виде этакого Терминатора. Все это чудесно, Степан Семеныч… но зачем же сало с йогуртами воровать-то, а?

– Ему енто сало с ебуртами тоже боком вышло, – отозвался Осип, – то есть не совсем как бы боком… в общем, откуда вышло, оттуда вышло. Он пока всех мочил, подчищал, так сказать, где напачкал – у него все время расстройство было… кишечника. Мы, между прочим, тогда в «Падуе» с ним возле туалета столкнулися, я уже выяснил-от.

– Ну ладно, вы тут пока поговорите, а я пока пойду перекушу, – сказал Ансельм и вышел.

– Да-а, – задумчиво протянул Ваня, посмотрев ему вслед, и снова глянул в упор на своего родственничка, – мы должны были сразу догадаться, кто это над нами шутит. Потому что только один человек в мире способен польститься на Осипово сало и на мой початый йогурт, и этот человек должен быть жаднее песка в пустыне Сахара. Мой драгоценный дядюшка, Степан Семеныч Гарпагин! А что ж енто ты, дядюшка, завещал мне половину своих денег? Подшутить решил надо мной и Осипом? Дескать, все равно приписку никто не выполнит, потому что о том, кто убил Жака и спрятал сейф, знает только один человек, а именно – ты? «Покойный» завещатель собственной персоной!! Да, кстати, – проговорил Иван Саныч, поворачиваясь к Осипу, – а где этот чертов сейф? Ты же говорил, что вы поймали милого дядюшку за тем, как он выкапывал свое сокровище из земли?

– Ну да, сегодни ночью, – подтвердил Осип, густо икнув.

– Сегодня ночью?

– Ну да! А ты думаешь, с чаво я с такого бодунища сиводни проснулся? Да мы с Якличем вчера на радостях обжабились… то есть енто я обжабился. А Яклич раза два выпил. И со мной на брудершафт выпил из этих двух раз… раза три. Или четыре. Я как насмотрелся на Гарпагина в «Арагви», так и подумал, что рано или поздно он появится в Париже, и именно здесь, в Сен-Дени. И чаво ж? Появилси, сучара бацильная… появилси!! Покойник… ик!.. хренов! Кстати, он так расстаралси, что даже дочке своей лапши на уши навешал! У нево дохтур в ентой больнице знакомый, так что он взял да и оформил Степан Семенычу енто самое… схвидетельство о смерти. Уж больно перепугалси бедный-пребедный Степан Семеныч, что его замочат енти Жодле с Магами или же мы с тобой, Саныч. Потому он…ик!. сам решил всех убрать и, нечаво сказать, преуспел в ентом. А нас с тобой укокошить не получилося только потому, что, как говорится, оно не тонет! Чаво ты, Саныч, и доказал, провалившися в канализацию!

И Осип захохотал. Ему было весело. Еще бы ему не было весело: он чрезвычайно удачно опохмелился, его злейший враг был пойман, все загадки счастливым образом сняты, и перед ним открывался путь к руке и сердцу Лизы Гарпагиной, то есть деньгам, титулу и процветанию.

Но вот обо всем этом задумался Ваня Астахов. Он нерешительно взглянул на Осипа и произнес:

– Погоди, Савельич… а как же нам теперь быть? Сейф-то предъявить можно, а как насчет убийцы Жака и Николя? Ведь не предъявлять же нам моего милого дядюшку? Тогда и завещание нужно пересматривать, коли он жив, и в таком случае… думаю, нам вряд ли что-либо достанется.

Осип озабоченно поскреб в затылке: верно, такое соображение еще не приходило ему в голову. На зеленовато-сером лице Гарпагина зазмеилась предательская улыбка, и он проговорил:

– А я сижу и жду, когда же до них наконец дойдет! А то ишь как разгубастило… так и думают, что мои денежки уже у них в кармане! Да нет, не такой уж я дурак! Вот старый «Рено» и бра – это пожалуйста! Вы, кажется, в права наследования уже вступили. А насчет всего остального – извините-подвиньтесь!

Осип помрачнел. Он покосился на Ивана Саныча и проговорил:

– Вот что, Ваня. Сходи-ка в комнату, где мы водку пили, и принеси свой пистолет, который ты, стало быть, у арабов покупал. Я думаю, надо вернуть нашего черного человечка, любителя сала и ебуртов, туда, откуда он ненадолго отпросился, на летние каникулы, наверно – а именно в ад!!

Кажется, к Моржову на несколько мгновений вернулось то жестокое красноречие, которым он потряс Ваню в питерской забегаловке, когда говорил о том, что никогда, никогда уже больше не будет жить как свинья – лучше уж и вовсе не жить. Обычное косноязычие Осипа разметалось, как одуванчиковый пух под ветром.

– Подождите! – воскликнул Гарпагин.

Ваня остановился на самом пороге.

– Подождите, не надо, – повторил тот. – Может, решим дело полюбовно? У меня есть один вариант, при которым, как говорится в русской поговорке, и волки сыты, и овцы целы.