лежал автоматический пистолет. Еще раньше я приказал уряднику передать казакам приказ – не расседлывать лошадей, а только ослабить подпруги и до получения моего сигнала не отходить от них. Казаки должны были делать вид, что все еще чистят лошадей. Как только я нашел своего ординарца, я сразу же сел на лошадь, быстро собрал остальных, забрал свою шашку из квартиры теперь уже сильно напуганной учительницы и поскакал прочь. При этом я все время испытывал сомнение: а что, если никакой ловушки нет и я веду себя как последний дурак? Однако вскоре все мои подозрения оправдались – с окраины села вслед нам прозвучало несколько ружейных выстрелов.

На следующий день в это село был направлен полуэскадрон нашей кавалерии. Разумеется, староста с помощниками и учительница успели испариться – выяснилось, что все они были большевиками и при красных активно работали в местном Совете.

Происшествия такого рода случались во многих селах – у власти и при красных, и при белых оставались одни и те же люди, менялись только названия их должностей. Однако активные прокрасные настроения высказывались редко. Огромное большинство крестьян хотели только, чтобы их оставили в покое и позволили спокойно работать. Конечно, сильное раздражение вызывали всевозможные реквизиции продовольствия, фуража, лошадей, телег и людей, к которым прибегали обе стороны. «Чума на оба ваши дома!» – так можно было бы охарактеризовать отношение крестьян к обеим противоборствующим сторонам Гражданской войны в России.

В крайней своей форме такое отношение вело к образованию так называемых «зеленых» партизанских отрядов; они назывались так потому, что убежищем им служили зеленые леса. Партизаны воевали и с белыми, и с красными – с любым, кто занимал на тот момент их родные села. В открытых степях трудно найти укрытие, поэтому на Украине, где степи составляют значительную часть территории, «зеленых» отрядов было сравнительно мало. Зато в лесистых предгорьях Северного Кавказа их насчитывалось достаточно много.

Я впервые узнал о существовании «зеленых» как раз в описываемое время; мы находились тогда в Воронежской губернии, на южной границе лесистых областей. К северу от нас в очень большом и густом лесу действовало сразу несколько «зеленых» отрядов. Все они воевали под общей командой бывшего армейского полковника и имели даже какую-то артиллерию. Нас они не беспокоили – в то время главной заботой их было избежать мобилизации в Красную армию (с нашей стороны мобилизация им не грозила, мы принимали только добровольцев) и, по возможности, защитить близлежащие родные села от слишком решительных и жестоких реквизиций.

Позже, в 1920-х гг., эти и другие «зеленые» отряды стали ядром крупномасштабного антибольшевистского крестьянского восстания в соседней лесной Тамбовской губернии, примерно в 150 милях к северо-востоку. Красной армии пришлось немало потрудиться, подавляя его. Места эти были населены почти исключительно великороссами. Антироссийские пропагандисты на Западе почти никогда не упоминают это и другие подобные восстания против советской власти; они пытаются представить Гражданскую войну в России как столкновение национальностей, тогда как на самом деле она была проявлением социальной и классовой борьбы.

В августе 1919 г. наша дивизия выдвинулась на восток в большое село Бутурлиновка (карта Д); село располагалось на сравнительно открытой местности, вполне подходившей для действий кавалерии, неподалеку от восточной границы большого лесного массива, который я уже упоминал.

В тех местах был сконцентрирован кулак из 15–20 тысяч кавалерии – IV Донской корпус – под началом казачьего генерала Мамонтова. Планировался глубокий рейд корпуса по красным тылам. Нашей дивизии была поставлена задача с началом прорыва отбросить красных на левом фланге Мамонтова, чтобы они не смогли ему помешать. Красное командование узнало о готовящейся операции и попыталось разбить кулак Мамонтова собственным неожиданным ударом – но промахнулось миль примерно на десять и ударило по нашей дивизии; наши боевые порядки были прорваны. Резервные силы предприняли контратаку, и на несколько дней образовался так называемый «слоеный пирог» – красные и белые позиции перемешались в полном беспорядке. Я помню, в какой-то момент эскадрон или два 3-го Калмыцкого полка нашей собственной дивизии атаковали по ошибке отделение нашей же батареи с двумя орудиями. К счастью, командир отделения капитан Нефедов узнал атакующих в полевой бинокль и не стал открывать огонь. Поняв свою ошибку, смущенные калмыки остановили лошадей перед самыми пушками.

В этих боях наша дивизия сильно пострадала, но в целом результат получился превосходный – IV Донской корпус Мамонтова без проблем миновал красные войска, отвлеченные боевыми действиями против нашей дивизии. После этого его группа, не рассредоточиваясь, двинулась на север. Красные поняли, что в тыл к ним прорвалась большая масса казачьей кавалерии, и поспешно отошли.

Генерал Мамонтов повел свою кавалерию – по-прежнему единой компактной группой – на северо-восток и добрался до Тамбова, расположенного примерно в 140 милях от Бутурлиновки, где его корпус впервые прорвался через красные позиции. Там он повернул и двинулся зигзагом в западном направлении, уклоняясь от встреч с крупными формированиями войск противника. Пройдя таким образом больше ста миль, он повернул на юг и вновь присоединился к основной массе белых войск.

В ходе рейда Мамонтов полностью дезорганизовал тылы на большом секторе красного фронта – он сжигал армейские склады и хранилища, взрывал мосты, разрушал локомотивы и вагоны, расстреливал захваченных большевистских комиссаров, отправлял по домам мобилизованных крестьян; он разрешил присоединиться к своим отрядам всего нескольким добровольцам[89]. Южнорусские газеты тогда подчеркивали, что подобных военных операций мировая история не знала уже больше полувека, со времен кавалерийских рейдов Гражданской войны в Америке.

После того как Мамонтовский рейд начался, наша дивизия сдвинулась на 40 миль к западу и приняла участие в захвате станции Аиски в 50 милях к югу от Воронежа. Эта операция еще продолжалась, когда меня неожиданно вызвали в штаб. Командир дивизии генерал Ф.Ф. Абрамов, старый друг отца, показал мне полученную телеграмму, в которой ему было приказано отрядить меня для службы в штаб Донской армии. Он спросил меня, хочу ли я ехать. Я не хотел, мне нравилась служба на 2-й батарее, ее командир полковник Афанасьев, другие офицеры и казаки. В результате генерал ответил, что нехватка офицеров не позволяет ему расстаться со мной.

На следующий день он вновь вызвал меня и приветствовал словами: «Ну, Гриша (он знал меня с детства), я ничего не могу с этим поделать!» Телеграмма, которую он показал мне, была подписана командующим Донской армией генералом Сидориным; в ней приказывалось немедленно отправить меня в штаб и разрешалось выбрать на замену мне любого артиллерийского офицера Донской армии.

Я поехал, гадая про себя, чем вызван столь внезапный интерес к