себя «начисто отдистиллированным, прозрачным» [171]. Учитывая все эти осложняющие факторы, мы получаем гораздо более многогранную и правдивую картину сознания – сознания, которое всегда будет сводить на нет упрощенную социальную инженерию.

Есть и другие причины, по которым жанр, выбранный Д-503, малопригоден для государственной пропаганды. Дневник не ограничен объемом и пополняется изо дня в день, а то и поминутно – все это не дает требуемого результата. Описывая мир и самого себя так фрагментарно, Д-503 часто не осознает масштабных закономерностей, столь очевидных для читателя. Его знания ограниченны, и он плохо понимает мотивы других персонажей. Это делает Д-503 и его рукопись, дающую нам доступ к его опыту, особенно уязвимыми. С чрезвычайной пристальностью рассматривая современные ему события, Д-503 самим своим рассказом отрицает какое-либо понятие о предсказуемости или безопасности. Так разрушается его иллюзия о государстве, уверенном в своем будущем, о режиме, убежденном, что исторические процессы подвластны его контролю. Захлестнутый потоком истории, Д-503 теряет уверенность в стабильности Единого Государства и часто спрашивает себя, «что будет завтра» [236]. Так писатель вынуждает читателя признать неопределенность собственного будущего. Как говорит 1-330 и о людях, и о романах, «до самой последней страницы не знаешь, чем кончится» [246]. Д-503 пытается угадать будущее, но у него это получается немногим лучше, чем у нас. Произведение Замятина отражает, скорее, неопределенность жизни: многие сюжетные линии так и не закрыты, и, прочитав последнюю страницу рукописи Д-503, мы не узнаем, действительно ли казнили 1-330, благополучно ли 0-90 родила своего ребенка и какая сторона в конечном итоге выиграла неоконченную битву за город. Читатель вынужден сам разрядить напряжение и додумать развязку – то есть сыграть в тексте активную роль. Единственное, что он знает, это то, что Д-503 доживет до последней страницы – если, конечно, не сменится рассказчик. Набоков в «Приглашении на казнь» высмеивает условность, согласно которой текст совпадает с жизнью рассказчика или главного героя. Цинцинната приговаривают к смерти на первой же странице, и рассказчик тут же напоминает читателю о «правой, еще непочатой части развернутого романа» [Набоков 2002:47], обыгрывая общепринятое представление, что повествование о герое должно развертываться одновременно с жизнью героя.

Еще одно важное свойство дневника – отсутствие жанровых ограничений. В него можно включать практически любой материал: в отличие от сочинителя оды, автор дневника не обязан подвергать свой труд предварительному редактированию. Так или иначе, чем меньше заданности и чем больше естественности, тем лучше: дневник предполагает более высокую степень искренности, чем прочие жанры. Хотя вначале Д-503 объявляет, что намерен отправить свою рукопись инопланетянам, со временем он начинает писать в первую очередь для себя. Он не раз повторяет, что должен записывать все, что видит и думает, веря, что совокупность его наблюдений автоматически обеспечит вотум доверия Единому Государству. Пребывая в культурном окружении с минимальным опытом инакомыслия, мог ли Д-503 ожидать, что его дневник станет чем угодно, только не поэмой во славу Единого Государства? Кроме того, он не готов справляться с деструктивными мыслями, которые его по сути автоматическое письмо то и дело выносит на поверхность. Будучи однажды записанными, они бросают вызов его убеждениям и самоощущению. Именно они заставляют его наблюдать за работой собственной психики – Д-503 постоянно изучает свои предыдущие записи и тем самым учится смотреть на себя со стороны. Результат никоим образом не отражает предполагаемую симметрию и стандартизацию Единого Государства. Слова одной из записей он расценивает как примеси к своим мыслям, вроде тех частиц, что остаются у химиков на фильтровальной бумаге [171]. Тем не менее он верен своему обещанию работать как сейсмограф мысли. Он записывает и события, которые считает неприятными [150,153,155,200,235,257]. Этим он отличается от официальных историков, которые, согласно «Государственной Газете», уходят в отставку, «чтобы не записывать постыдных событий» [258] – тех самых тревожных событий, о которых правдиво сообщает Д-503. Руководимый, по его выражению, авторским долгом, Д-503 изо всех сил старается анализировать явления, противоречащие его гражданской вере, – если бы он не взял на себя писание дневника, он вполне мог бы их игнорировать [217, 292]. Лишь в одном случае Д-503 не удается исполнить свой «долг» – после вылазки за Зеленую Стену: слишком уж он переполнен новыми впечатлениями от этого странного и неожиданного мира [245]. С другой стороны, дневник для него служит средством поддержания дисциплины. После неудавшегося заговора Мефи с целью захвата «Интеграла» он уговаривает себя:

Возьми себя в руки, Д-503. Насади себя на крепкую логическую ось – хоть ненадолго навались изо всех сил на рычаг – и, как древний раб, ворочай жернова силлогизмов – пока не запишешь, не обмыслишь всего, что случилось [269].

Эта самодисциплина, как мы видим, приводит к тому, что творческое познание героя играет все более активную роль – и это имеет судьбоносные для сюжета последствия.

Тем не менее Д-503 не записывает все, что наблюдает и о чем думает: ведь это практически невозможно. Хотя каждая запись в целом соответствует одному дню из его жизни, он пишет не каждый день. Так, первые тридцать четыре записи охватывают примерно 120 дней, которые проходят между началом его дневника и запуском «Интеграла». Гораздо важнее то, что по некоторым признакам Д-503 утаивает какой-то материал. Помимо эгодистонических импульсов, которые, согласно психоаналитической теории, обычно бывают скрыты или перенаправлены, Д-503 часто подавляет мысли, идущие вразрез с верностью Единому Государству. В тексте множество подобных оборванных предложений – очевидно, что Д-503 подвергает себя самоцензуре. Конечно, чаще всего читатель может без труда завершить опасный ход мысли в начатой фразе. Чем-чем, а последовательностью наш рассказчик не отличается.

Вольный стиль дневника и, следовательно, рукописи Д-503 служит для него еще одним источником беспокойства. Вместо однородного, организованного текста, с расставленными в надлежащих местах восклицательными знаками, запятыми и точками,

Д-503 производит на свет нечто стихийное [217]. Рукопись содержит отступления, поток ассоциаций и впечатлений, пересказ снов, противоречия, отрывочные мысли, эллипсисы, рассуждения без ответа и неполные высказывания. В этом пестром единстве перед Д-503 предстает то, что Парриндер определяет как «отсутствие непрерывности в его мыслях и нарушение логических процессов» [Parrinder 1973:22–23], – это побуждает героя обратиться к врачу, от которого он узнает, что страдает недугом под названием «душа». У Д-503 не простая, подвластная государственному контролю психика, – напротив, она сложна и многогранна, как неореализм Замятина. Будучи продолжением души Д-503, рукопись вырывается из-под его сознательного контроля.

4. Эпистемологические и онтологические сомнения

Стабильность точки зрения Д-503 нарушается также неопределенностью его аудитории. Имея в виду межпланетную миссию «Интеграла», он воображает, что его