цельность распространяется на всех причастных. Еще одна особенность великой литературы в том, что она создает правдоподобные модели человеческих личностей – Д-503 проделывает это с самим собой. Творчество повышает нашу чувствительность к собственному внутреннему опыту, а в результате мы лучше понимаем других людей – это, по мнению Хамфри, безусловно, «биологически адаптивная черта» [Humphrey 1983: 69]. Подобные модели помогают нам определять, кому мы можем доверять как союзникам, и предвидеть действия противников, одновременно скрывая наши собственные намерения.

2. Рукопись в сюжете

Замятин делает все возможное, чтобы мы обратили внимание на саму рукопись Д-503: она неоднократно, почти навязчиво упоминается в повествовании, которое она же и содержит. На нее падает слеза 0-90 и размывает чернила [151]. Позже Д-503, стремясь избавить 0-90 от дальнейших слез, прячет под страницами рукописи талон 1-330 на сексуальную близость [212]. Он утаивает цифры буквенно-цифрового имени Ю – из страха, «как бы не написать о ней чего-нибудь плохого» [171], что она может увидеть. Затем герой прочитает Ю отрывок из дневника [220] и тем самым запустит роковую и юмористическую цепь событий. Сочтя, что писания Д-503 содержат образцово-показательную пропаганду, Ю возвращается, чтобы просмотреть рукопись без свидетелей. Так она узнает о заговоре Мефи с целью захватить «Интеграл» и срывает его, законопослушно сообщив об этом властям [260, 274]. Восстановив эти неизвестные ему события, Д-503 замышляет убийство Ю. Детали его преступного плана необычны: Д-503 оборачивает обломанный поршневой шток той самой рукописью, которую читает читатель романа. Возможно, страницы его дневника добавили бы несколько граммов веса этому тяжелому тупому орудию убийства, но на самом деле написанные к этому моменту тридцать четыре записи, скорее всего, смягчили бы удар. Тем не менее они позволяют Д-503 осуществить свой план насильственного преступления. Правда, нападение срывается: Ю принимает поведение Д-503 за любовную игру и раздевается [276–279]. Зато потом он использует те же страницы, чтобы увековечить ее конфуз, равно как и другие нелепые аспекты Единого Государства; он буквально уничтожает в нашей оценке и ее, и общество, которому она верна. Морсон сравнивает многочисленные упоминания рукописи как материального объекта с «приемами Стерна и Шкловского» и приходит к выводу, что «в “Мы” рассказана история о нас». Он объясняет автореферентные черты «Мы» его «пограничным» жанром антиутопического романа [Morson 1981: 134–135]. В некотором важном смысле сам роман становится предметом манипуляций, яблоком раздора, и поэтому процесс его написания притягивает к себе все больше внимания.

Но рукопись влияет на поведение Д-503 сильнее, чем можно предположить по всем этим довольно нелепым событиям. Она буквально привязывает его к его столу и к своим страницам. Обязанности автора, которые добровольно взял на себя Д-503, заставляют его посвящать этому труду значительную часть своего времени, а порой идти ради него на серьезный риск и личные жертвы. Примером может послужить эпизод, когда Д-503, усевшись на компрометирующие страницы, дабы спрятать их от пришедших с обыском Хранителей, делает заведомо фальшивые записи, которые может им предъявить [249]. В другом случае, вместо того чтобы побежать и догнать 1-330 после их последней приватной встречи, он предпочитает запечатлеть это свидание на бумаге [287]. Наконец, когда Д-503 делает записи в общественном туалете, его захватывает толпа и вынуждает подвергнуться хирургическому удалению фантазии.

Но власть, которую рукопись приобретает над Д-503, отчетливее всего проявляется именно в его ежедневном труде над новыми записями. Как любой начинающий писатель, Д-503 одержим этим занятием. Он не раз описывает сам процесс письма, как правило указывая время, место и обстоятельства, в которых делает каждую запись. Иногда он упоминает номер страницы, над которой работает [151,212,227]. Дневник не остается незамеченным и другими персонажами: его проверяют Хранители, а 0-90 даже вспоминает, что ее слеза капнула именно на седьмую страницу [212]. Постепенно сам факт, что Д-503 пишет, приобретает важность и для него, и для его знакомых, а также для нас. Это говорит о переменах, которые происходят в Д-503 и в его читателях под воздействием рукописи.

3. «The Medium Is the Message»

Как правило, выбор жанра сильно влияет на основную идею, передаваемую текстом. Манера письма Д-503 оказала глубокое воздействие на получившийся в итоге роман. До тех пор пока махинации 1-330 не освобождают его от официального распорядка дня, Д-503 обычно пишет в положенные ему Личные Часы. Примечательно, что он отдает письму время, которое обычно отводится на половые сношения. За единственным очевидным исключением – общественный туалет, где сделана предпоследняя запись, – Д-503 пишет за столом в своей комнате со стеклянными стенами. Зачастую он тщательно указывает интервал между временем события и временем записи. Он также описывает эмоциональное воздействие, оказанное этим событием на него лично и, как следствие, на запись произошедшего. Как мы видели в предыдущей главе, дневник изобилует описаниями висцеральных реакций и жестов, свидетельствующих о душевном состоянии героя – но не только во время его действий как главного героя, но и в процессе описания этих действий. Например, в момент записывания в дневник его щеки горят, по спине и рукам бегут ледяные иголочки, у него кружится голова, он ощущает, что «в голове – как будто взорвали бомбу», ручка и бумага дрожат в его руках и, наконец, он вне всякой логики заявляет, что не может писать, хотя в тот момент именно этим и занимается [139, 219, 241, 249, 259]. Иногда он возвращается к дневнику по прошествии довольно длительного времени, часто в ином расположении духа, на другом уровне запоминания. Порой, напротив, пишет отчет по свежим следам или даже во время самого события – при этом воздействие личности автора на текст, вероятно, усиливается. Он часто вплетает в рассказ о прошлом событии описание своих мыслей и чувств в момент письма, например тревогу, что, пока он пишет, 1-330 может заниматься любовью с другим мужчиной:

И, может быть, как раз сию минуту, ровно в 22, когда я пишу это, – она закрывши глаза, так же прислоняется к кому-то плечом и так же говорит кому-то: «Ты любишь?» Кому? Кто он? Этот, с лучами-пальцами, или губастый, брызжущий R? Или S? [194].

Таким образом, взгляд Д-503 практически не бывает объективным: читатель вынужден постоянно соотносить свою интерпретацию утверждений Д-503 с меняющимися обстоятельствами, в которых они записываются.

В этом и других важных отношениях рукопись Д-503 возвращает себе некоторые свойства сентиментального романа[90]. А. Ангелофф отмечает сходство его текста с исповедальной литературой романтизма, особенно в том смысле, что он служит отдушиной для чувств рассказчика [Angeloff 1969:7]. Безусловно, повествование