читателями станут «пышнотелые, румяные венеряне… закопченные, как кузнецы, ураниты», а может быть, еще и обитатели Марса, Меркурия и Луны [152, 215]. Хотя он и конструктор ракетного корабля, точное назначение полета ему неизвестно. Более того, он никогда не покидал пределов Единого Государства и не встречал даже других жителей собственной планеты, не говоря уже об инопланетянах, поэтому Д-503 не может даже предположить, каков уровень их интеллекта и что им известно о Едином Государстве. Приступая к задаче провести для читателей разъяснительную экскурсию по своему обществу, он пытается отбросить все свои предвзятые суждения. По словам Свинджвуда, Д-503 – первый в истории утопий рассказчик, который сам принадлежит к утопическому обществу, а не попадает туда из нашего мира, и в этом таится опасность [Swingewood 1975: 167]. Описывая основные аспекты устройства Единого Государства, Д-503 постоянно прибегает к непреднамеренному остранению. Желая стать настоящим экскурсоводом, он вынужден представлять себе, как смотрел бы на его общество абсолютно посторонний человек, лишенный каких-либо предубеждений. Он сравнивает себя с писателем XIX века, перед которым стоит задача объяснить, что значит «пиджак», «квартира», «жена» [146]. Иными словами, он теперь не может принимать как должное то, что всегда принимал как должное, и это открывает ему глаза. Глядя на знакомое отчужденным взглядом, он и сам становится восприимчивым к моментам остранения. Собственно, роман рождается во второй записи, когда Д-503 смотрит на свой город, «как будто вот сейчас первый раз в жизни», – и разражается смехом [142]. В этом смысле выбранный Д-503 жанр в очередной раз заставляет его усомниться в идее Единого Государства, которая быстро теряет свой ореол неотвратимости и непогрешимости.

Конечно, совершенно непредвзятый взгляд на свой мир невозможен, и нельзя сказать, что Д-503 так уж последовательно стремится обрести столь незамутненную перспективу. С одной стороны, он считает утопическое общество высшей ступенью развития и часто говорит официальным тоном, подчеркивая предполагаемое культурное превосходство. С другой стороны, он высказывает дикое, но вполне соответствующее его логике предположение, что внеземной читатель похож на его земных предков, живших примерно за 900-1000 лет до появления Д-503, а значит – сюрприз! – на современников Замятина [146][93]. Естественно, ссылки на культурное прошлое, с точки зрения читателя, привязаны к месту – большинство из них относится к русской действительности. Д-503 упоминает имена Достоевского и Скрябина и не считает необходимым объяснять своим неизвестным читателям, что такое почтовая цензура [150, 167, 171]. Эти два предположения приводят к тому, что Д-503 вовлекает читателя в продуктивную беседу, в ходе которой создает некоторую общую основу человеческих чувств и реакций, доброжелательно обращаясь к своей аудитории, и в то же время впадает в резко полемический тон, называя их детьми, дикарями и достойными жалости из-за того, что они «не способны философски-математически мыслить» [146, 154, 206, 215]. Ирония позиции Д-503 отчасти состоит в том, что он пытается заставить читателя больше походить на него, притом что, судя по рукописи и поворотам сюжета, он сам походит на своего читателя сильнее, чем ему представляется. Порой он даже спрашивает, что мы делаем и что думаем о нем, то есть выставляет себя на наш суд, что присуще любому публичному высказыванию [148,154]. Он даже ищет у читателей оправдания, таким образом ставя себя в зависимость от нашего мнения [254]. Дипломатический такт Д-503 так же непоследователен, как все остальное: ему часто приходится переформулировать написанное, он сомневается в ясности смысла его послания из-за огромного культурного разрыва и ловит себя на том, что забывает о неизвестных ему читателях и начинает писать так, будто его единственный читатель – он сам; собственно, так обычно и пишутся дневники.

Здесь нас ждет еще одно нарушение жанровых ожиданий: как отмечает Морсон, в утопической литературе описание рассказчиком нового общества обычно обладает «впечатляющей силой открывшейся истины» [Morson 1981: 77]. Непоследовательность Д-503 как рассказчика – очередной фактор, заставляющий усомниться в истинности его взгляда на вещи. В какой-то момент он роняет рукопись на пол, и страницы рассыпаются. Он говорит, что их уже не вернуть в первоначальный порядок, учитывая хаотическое состояние его ума. Этот порядок как будто не так уж и важен. Разумеется, порядок событий, этапы личностного и психологического развития Д-503 очень важны для читателя, который доверяет нумерации записей и, следовательно, временной последовательности излагаемых событий; неудивительно, что нас так и тянет отыскать признаки возможных разрывов. Нумерация записей заставляет предположить, что он все же вернул рукописи ее первоначальный порядок. Однако упоминание номеров страниц рукописи в тексте наводит на мысль, что некоторые из них пропущены. Страница 7 рукописи приходится на 151-й странице русского издания романа[94], страница 170 – на 212-й, а страница 227 в издании соответствует 193-й у Д-503. Каким-то образом потребовалось 13 страниц, чтобы вместить 7 первых страниц дневника (соотношение почти 2:1), затем всего 61 страницы, чтобы охватить еще 163 страницы дневника, – теперь соотношение составляет немногим более 1: 2,5; наконец, 16 страниц понадобилось для публикации 23 страниц из рукописи дневника – пропорция теперь почти выравнивается, составляя примерно 1: 1,5. Предположение, что читатель сам навязывает тексту хронологический или событийный порядок, то есть сам задает сюжет, в очередной раз демонстрирует относительность любого знания. Это соответствует одному из основных положений эволюционной психологии, согласно которому разум представляет собой не орудие общего назначения, а набор адаптированных механизмов. Поскольку некоторые вещи мы узнаем и замечаем лучше, чем другие, следует ожидать, что в нашем сознании имеются швы и пробелы. У естественного отбора мало причин доводить организмы до совершенства – все, что требуется, – это дать преимущества, достаточные, чтобы сохраниться в следующем поколении. Наша парадигма, по крайней мере, в состоянии объяснить некоторые явления, изучаемые деконструктивистами.

Чтобы установить порядок, читатель должен смотреть дальше, чем Д-503, учитывая, что тот крайне ненадежен как рассказчик. Например, Д-503 часто бракует свои записи как «пустяки», говоря, что сам в них не верит, что готов разорвать их и выбросить как смешные, жалкие и постыдные [164, 177, 203, 209, 241, 231, 257]. Как минимум одна из записей содержит сознательную ложь: она сделана, чтобы избежать ареста, – но Д-503 не указывает, какая именно, и из-за этого подозрение начинают вызывать все фрагменты. Д-503 не уточняет, какие страницы он засунул под себя, когда в его комнату вошел патруль Хранителей [249]. Также в роман не вошли строки о красоте квадрата, куба и прямой, которые Д-503, по его словам, написал и прочитал 0-90. Однако, когда из-за слезы 0-90 в дневнике расплываются чернила, Д-503 сетует, что страницу 7 придется переписывать [151]. По-видимому,