class="p1">– По-моему, зря ты за нее волнуешься. – Кэсси допила вино. – По поводу Кэти – это все наши догадки. И Кэтелу Миллзу я бы особо не доверяла. Он явно психопатического склада, а таким проще соврать, чем сказать правду.

Я недоверчиво посмотрел на нее:

– Ты его пять минут видела, и сразу диагноз? Обычный ушлепок, только и всего.

Кэсси пожала плечами:

– Я не говорю, что до конца уверена. Но психопаты определяются сразу, если знаешь как.

– Это тебя на психфаке научили?

Кэсси взяла у меня бокал и поднялась, чтобы налить нам еще вина.

– Не совсем, – ответила она, подойдя к холодильнику. – Но когда-то у меня был один знакомый психопат. – Кэсси сказала это, повернувшись ко мне спиной, и даже если голос ее дрогнул, я не заметил.

– Я однажды смотрел передачу на “Дискавери”, и там сказали, что психопаты составляют пять процентов населения, но большинство из них не нарушают закон, поэтому диагноз им не ставят. Вот какова вероятность, что половина нашего правительства…

– Роб, – перебила меня Кэсси, – заткнись. Пожалуйста. Дай мне рассказать.

Лишь теперь я уловил в ее голосе напряжение. Кэсси отдала мне бокал и отошла к окну, привалилась к подоконнику.

– Ты как-то спрашивал, почему я бросила колледж, – буднично начала она. – На втором курсе я подружилась с одним одногруппником. Он у нас пользовался популярностью – симпатичный, море обаяния, умный и интересный. Я в него не влюбилась, ничего похожего, но мне, наверное, льстило, что он уделяет мне столько внимания. Мы иногда прогуливали занятия и шли пить кофе. Он дарил мне подарки, всякую дешевую ерунду, но мы были нищими студентами, да и какая разница, ведь важен сам подарок, верно? Все умилялись – мол, так мы друг другу подходим… – Она отпила вина и громко, будто с трудом, проглотила. – До меня быстро дошло, что он часто врет, обычно без причины, но я знала – впрочем, с его слов, – что в детстве ему тяжело пришлось, в школе его травили, поэтому я решила, что привычка врать – это способ защититься. Я подумала, господи боже ты мой, я подумала, что сумею помочь, пусть он знает, что у него есть друг, которому он дорог сам по себе, это прибавит ему уверенности и избавит от необходимости врать. Мне тогда лет восемнадцать-девятнадцать было.

Я боялся пошевелиться, даже поставить бокал, боялся, что малейшее мое движение заставит Кэсси отлепиться от подоконника и, отпустив шуточку, сменить тему. Губы она непривычно поджала, отчего выглядела старше, и я понял, что прежде она никому не рассказывала эту историю.

– Когда я проводила время с другими друзьями, он впадал в уныние, и я не заметила, как постепенно отдалилась от всех остальных. Вообще-то в уныние он впадал часто, по разным причинам и вообще без повода, и я уйму времени тратила, ломая голову, где я поступила неправильно, а потом извинялась неизвестно за что. Я никогда не знала, будет ли он сегодня милым и отзывчивым или станет молча смотреть на меня исподлобья, – его поведение не подчинялось логике. Иногда он творил что-то совсем несусветное, но по мелочи – например, брал у меня конспекты накануне экзаменов, а вернуть забывал, потом говорил, будто потерял их, а когда я замечала, что они выглядывают у него из рюкзака, он приходил в ярость… Все это меня бесило, так что я готова была его придушить, но он знал меру, и обаяния у него хватало, чтобы я продолжала с ним общаться. – Она криво усмехнулась. – И я не хотела причинять ему боль.

Сигарету она прикурила только с третьей попытки. И это Кэсси, которая не моргнув глазом рассказала, как ее пырнули ножом.

– Ну да ладно, – продолжала она. – Тянулось это все почти два года, но на четвертом курсе, в январе, он полез ко мне. Мы как раз у меня в комнате сидели. Трахаться с ним я отказалась – сама не знаю почему. К тому времени я совершенно потерялась и едва соображала, что делаю, но некоторые инстинкты у меня, слава богу, еще работали. Я предложила остаться друзьями, он согласился, мы еще немного поболтали, и он ушел. На следующий день, когда я пришла на занятия, одногруппники не разговаривали со мной и только странно смотрели. Я две недели пыталась выяснить, что случилось. Наконец я приперла к стенке девушку по имени Сара Джейн – на первом курсе мы с ней дружили, – и она сказала, что все знают, как я с ним обошлась.

Кэсси сделала быструю глубокую затяжку. Ее взгляд был обращен на меня, но смотрела она мимо, и я вспомнил одурманенный, потерянный взгляд Джессики Девлин.

– В тот вечер, когда я ему отказала, он пошел напрямую к нашим одногруппницам. Явился к ним в слезах и сказал, что мы с ним встречались, но он решил порвать со мной, а я в отместку будто бы пригрозила ему всем рассказать, что он меня изнасиловал. Он сказал, что я грозилась заявить на него в полицию и испортить ему жизнь. – Кэсси огляделась в поисках пепельницы, но не нашла, и пепел упал на пол.

Тогда я не задумался, почему Кэсси вздумалось рассказать мне об этом именно сейчас. Мне показалось это странным, но в тот месяц многое выглядело странным и неестественным. Фраза Кэсси “Мы его поймаем” словно запустила необратимое движение тектонических плит, у меня на глазах знакомые явления с треском лопались и выворачивались наизнанку, а мир наполнялся красотой и опасностью, подобными сияющему лезвию ножа. Кэсси открыла дверцу в одну из своих потайных комнат, и ее поступок казался неотделимой частью этих грандиозных изменений. В определенной степени, полагаю, так оно и было. Лишь намного позже я осознал, что Кэсси поделилась со мной чем-то очень важным, а я просто-напросто не обратил внимания.

– О господи, – пробормотал я наконец, – только потому, что ты ему по самолюбию проехалась?

– Не только, – покачала головой Кэсси.

На ней был мягкий тонкий свитер вишневого цвета, я заметил, как ткань на груди трепещет, и понял, что мое сердце тоже заколотилось быстрее.

– Просто я ему наскучила. После того как я ему отказала, взять с меня стало нечего, вот он и придумал себе единственно возможное развлечение. Потому что ему-то это все было по приколу.

– А Саре Джейн ты объяснила, что на самом деле произошло?

– А как же, – невозмутимо ответила Кэсси, – я каждому говорила, кто соглашался меня выслушать. Мне никто не поверил. Все они верили ему – одногруппники, общие знакомые, иначе говоря, все, кого я вообще знала. Те, кого считала