Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но если бы в те годы были услышаны те, кто настойчиво призывал его быть более осмотрительным в подборе кадров, не ослаблять рычаги государственного управления и опираться на партию, которая проходила этап больших реформ, то все могло бы сложиться по-другому.

Здесь невольно вспоминаются мудрые советы зарубежных лидеров. Президент Франции Миттеран не раз подчеркивал, что Франция не заинтересована в ослаблении, а тем более в дезинтеграции СССР. Председатель Социнтерна Гонсалес открыто призывал Москву в ходе проведения назревших экономических и политических преобразований прочно удерживать рычаги управления страной. Число подобных призывов и предостережений можно продолжать и продолжать. К несчастью, они не были вовремя услышаны Президентом СССР.

Накануне 74-й годовщины Октябрьской революции, когда граждане страны (конечно, не все) собирались отметить традиционный праздник, им был преподнесен неприятный сюрприз. 6 ноября был обнародован президентский Указ «О деятельности КПСС и КП РСФСР». Этот документ предписывал прекратить на территории РСФСР деятельность КПСС, КП РСФСР, а их организационные структуры распустить. Партийное имущество должно было быть передано в собственность государства. Органам исполнительной власти предлагалось принять необходимые меры по незамедлительному и исчерпывающему исполнению указа.

Те, кто стоял за этим указом, вряд ли отдавали себе отчет, в какую трясину конфронтации они пытаются загнать наше и без того расколотое общество. Российская Федерация могла оказаться в группе самых одиозных стран, где инакомыслие трактуется как тяжкое государственное преступление.

Приостановление деятельности партийных организаций после августовских событий преподносилось как временная мера, а окончательное решение судьбы партии оставалось за судом. А вот ноябрьская атака на компартию, развернутая по указу Б.Н. Ельцина, уже выглядела как серьезная угроза конституционному строю. Исходя из этого 27 декабря 1991 года группа членов Верховного Совета РСФСР обратилась в Конституционный суд с заявлением срочно рассмотреть вопрос о конституционности указа.

Большое значение, независимо от окончательного решения Конституционного суда, имел сам факт обращения в этот высший орган судебной власти по защите конституционного строя. Впервые его судьям предлагалось рассмотреть нормативный акт Президента России. Если для западной демократии подобное событие является хотя и не совсем ординарным, но все-таки не потрясающим общественное мнение случаем, то в российских условиях того времени оно стало сенсацией, которую бурно обсуждали. Некоторые поспешили выступить в печати и по телевидению с однозначными суждениями, суть которых сводилась к тому, что якобы «преступную организацию» (имелась в виду КПСС) непременно должен поразить меч правосудия и она должна быть устранена с политической сцены.

Судя по всему, обращение в Конституционный суд готовилось в невероятной спешке. Текст пестрил редакционными погрешностями, отличался небрежностью стиля, смешением правовых понятий, не говоря уже о содержательной стороне его формулировок. Как известно, юридическое обоснование не допускает ценностных суждений. В нем должны содержаться только факты и доказательства. Вместо этого суду предлагалось рассмотреть идеологию КПСС, основанную, как утверждалось в ходатайстве, «…на совершенно неадекватной оценке социальных противоположностей и на умышленном, часто осознанно лживом и провокационном их раздувании в целях дестабилизации общества, а также оправдания собственного существования».

Я убедился, сколь педантичными и скрупулезными могут быть условия и требования всестороннего судебного разбирательства. Сколь велика ответственность судей, призванных следовать и духу, и букве Закона. Каждое слово должно быть взвешено здесь на точных весах Фемиды, подвергнуто юридической экспертизе и принято во внимание, хотя, разумеется, вовсе не обязательно в духе приведенного выше в качестве эпиграфа суждения Талейрана. Суду предстояло принять важные и в правовом, и в политическом отношении решения, от которых зависели его собственные честь и достоинство. В силу этих причин судебное разбирательство не могло быть скорым. И видимо, поэтому рассмотрение «дела КПСС» журналисты окрестили словом «процесс».

Вновь и вновь на суде поднимался вопрос об «исторической вине» партии, о сталинских репрессиях, жестокостях тоталитарного режима, которые решительно и бескомпромиссно были вскрыты и осуждены ранее самой партией. Цель антикоммунистов состояла в том, чтобы сформировать в широких кругах общественности мнение, что на протяжении десятилетий КПСС действовала во вред коренным интересам народа. Разумеется, при этом полностью игнорировались XX съезд КПСС и ее практические акции по реабилитации жертв политических репрессий.

За неимением аргументов, способных обосновать «преступную» деятельность партии, авторы ходатайства пытались припомнить партии ее негативное отношение к частной собственности после Октябрьской революции, а также приверженность социалистическому и коммунистическому идеалам. В таких условиях представителям компартии невольно приходилось принимать навязанную им дискуссию о давнем прошлом, не относящуюся к сути судебного разбирательства. К этому их вынуждала предвзятость оппонентов. Историческая тема муссировалась на протяжении всего процесса. Это могло бы иметь определенный смысл как «приложение» к делу, если бы речь шла об объективном анализе исторического прошлого страны. На конкретных примерах можно было показать, что партия никогда не руководила «огромным аппаратом систематического террора», который осуществлялся с помощью органов госбезопасности. Огромное число коммунистов, в том числе из высшего звена, сами становились жертвами государственного произвола и террора. Спецслужбы систематически проводили так называемые «чистки», которые затрагивали и беспартийных, и коммунистов. Жертвами репрессий стали многие честные и преданные социалистическому идеалу граждане нашей страны.

Не менее остро противоборство сторон проявилось при рассмотрении и правовой оценке президентского Указа от 25 августа 1991 года «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР». Суду предстояло вынести свой вердикт по трем вопросам. Вправе ли был Президент принимать решение о партийной собственности? Была ли партия субъектом права собственности? Не было ли среди объектов партийной собственности государственного имущества? И при рассмотрении этого аспекта дела стороны заняли диаметрально противоположные позиции. Не совпадали и свидетельские показания. И в этом случае суду предстояло отделить политические пристрастия от юридического решения. Указ от 6 ноября предписывал передачу партийного имущества государству. Но распространение на партийное имущество модного в то время лозунга всеобщего разгосударствления было явно неправомерным.

Слов о собственности партии в то время произносилось много. И многое здесь было легендой. Умалчивалось только одно – на «бесхозную» после обнародования указов собственность партии мгновенно нашлись расторопные алчные претенденты. В частное владение были переведены дома отдыха, партийные типографии, издательства и даже бывшая дача Брежнева, на которой после его кончины проходили реабилитацию дети, пострадавшие от чернобыльской аварии. Экспроприация собственности проходила быстро. Вскоре партийное имущество было перераспределено. Зато на процессе много говорилось о «несметных сокровищах» партии, ее тайных заграничных счетах, которые, правда, так и не были найдены, потому что их не было.