Вспомнив фразу царя Понта: «Ты можешь взять только что‑то одно, взяв больше одной вещи, рискуешь навсегда остаться во Дворце», он отбросил нерешительность и колебания, подошел к постаменту и взял меч. Красный сердолик на рукояти меча засиял ярче: искупление во имя спасения!

Тигран вытащил меч из ножен. Огненный меч заблистал, озарив кладовую ярким светом. Священный меч Ваагна! По клинку пробежала молния, заскользили блики и искры, показались знаки, которые сначала выглядели простым узором. Тигран разобрал слова на аккадском: «Великая любовь, безмерное милосердие, готовность жертвовать собою».

Легкий, прочный, неуязвимый, выкованный из метеоритного железа, извергшегося с небес, меч, символизировал справедливость и достоинство, свет и силу, и был оружием божественной мудрости и правды. «Этот меч бога‑громовержца – высшая справедливость! – думал Тигран. – Он обладает магической властью над силами тьмы. Легенда гласит, что сам бог Мардук воспользовался этим мечом, чтобы разрубить дракона Тиамат».

Тигран, взмахнув мечом, с удовлетворением отметил низкое расположение центра тяжести. Низкая центровка обеспечивалась массивными рукояткой и гардой, и особенно сферическим противовесом на конце рукояти. Вложив меч в ножны и закрепив на бронзовом поясе, вышел из кладовой.

Его спутники, истомившись от неизвестности, наконец вздохнули с облегчением. Он улыбнулся:

– Мы дошли до цели, и ради этой удивительной минуты стоило жить и страдать.

– Государь, неужели это меч Ваагна? – спросил Меружан.

– Да, мой друг. Тучи сгущаются над человечеством, которое может быть ввергнуто в пучину страшной катастрофы, стихия обратилась против людей, – отвечал Тигран. – Этот меч укротит темную силу, сразит чудовищ, сделает их кроткими.

– И излечит твой народ, государь, от ужасных видений и страха за будущее! – Меружан был воодушевлен.

– Несомненно! За мной, мои верные воины!

Они пошли обратно по коридорам и залам Дворца власти. Раздались неясные голоса. Они прошли зал с сокровищами. Гул стонов и пронзительных криков все громче разносился по Дворцу, переходя иногда в рычание. Леденящие душу звуки, завывания и мольба слышались из темных углов, отсветы горящих факелов выхватывали тени чудовищ по всему пути движения людей, казалось, что какие‑то неведомые силы сейчас набросятся на смельчаков, сомнут их, вырвут сердце, выпьют жизнь. Мурашки пробежали у Тиграна по коже. «То, что тайно всегда искал, теперь у меня», – эта мысль успокаивала, придавала силы, и, погладив меч, висевший на поясе, он ускорил шаг.

Пройдя зал бесстрастных богов, минуя привратников, они вновь оказались у каменной двери, только изнутри. Резкий порыв ветра загасил факелы, лишь слабый голубой свет синего кристалла, вставленного в бронзовое обрамление в виде змеи, кусающей себя за хвост, давал возможность ориентироваться в пространстве. Стоны и крики нарастали. Тигран дотронулся до двери, снова ощутив теплый шершавый камень, и на душе вдруг стало спокойно: это армянский камень, это земля его предков, это делаю я во имя любви к народу. Он почувствовал себя в ответе за Аревик, и это придало новые силы. Встав правее, дотронулся до двери магическим диском и произнес:

– Сезам, сезам, сезам!

Через мгновение дверь также, как и раньше, со скрипом и шумом медленно отодвинулась, открывая проем и выпуская людей.

Внизу, под скалой, в ночи сидели и лежали прямо на земле богатые царедворцы, полководцы и духовенство. Потеряв счет времени, одни пребывали в молитве, другие спали, третьи в общении друг с другом пытались разгадать тайну похода царя, а оцепление из солдат так и стояло вокруг скалы, над которой висела ярко‑оранжевая луна. Артавазд не находил себе места, с каждой минутой осознавал, что ответственность за царство может лечь на него, двадцатилетнего царевича, и поэтому думал о цене, которую придется заплатить за отсутствие мудрости, решительности и таланта править. Вдруг кто‑то увидел свет факела на вершине скалы, и как три человека по тропе спускаются вниз. Всех царедворцев оповестили, растормошили, подняли; толпа уставших людей ринулась к подножию скалы встречать царя.

– Скала открыла мне тайну, – говорил взбудораженный Тигран Артавазду, спустившись вниз, – я вернулся, чтобы пройти путь, указанный богами. Нас ждет Арарат!

Глава 45

Форум в Риме был центром общественной жизни. Мимо храма, посвященного сыновьям Юпитера Кастору и Поллуксу, мимо базилик, статуй и монументов прогуливались по площади два консула Гней Помпей и Марк Красс.

– Год был трудный, Гней! – Красс, поддерживая тогу с широкой пурпурной каймой, начал беседу. – Мне удалось подавить восстание Спартака.

– Если бы власти сразу придали значение бегству нескольких десятков рабов из гладиаторской школы в Капуе, тебе, Марк, не пришлось бы усмирять огромное восстание, – говорил Помпей.

– Именно! Я преследовал армию рабов, чтобы не дать им переправиться в Сицилию. Спартака загнал в ловушку.

– Конечно, конечно. Я тоже участвовал в подавлении этого восстания.

– И тебе, Гней, молва приписала главный вклад в победу, – ехидно сказал Красс и хитро посмотрел на Помпея. – Ты младше меня, но тебе оказали больше почестей.

– Ты преувеличиваешь, Марк, – сказал Помпей, хотя знал, что так и было.

Гней Помпей успешными войнами завоевал огромную популярность в Риме, многие считали его человеком строгих правил, неподкупным и бескорыстным, но посвященные знали, что он самонадеянный, несамостоятельный и недостаточно решительный. Прекрасный организатор, одаренный стратег и политик, гордый и амбициозный, он был подвержен суевериям, часто лицемерил и мог предать в любую минуту.

Марк Красс, полководец, политический деятель и триумвир, один из богатейших людей Рима, сумел завоевать репутацию отзывчивого человека, знающего все дела в Риме, всегда готового прийти на помощь. Благодаря богатству достиг равного влияния с Помпеем. Поговаривали, что ему были свойственны корыстолюбие и скаредность, что сколотил огромное состояние благодаря проскрипциям, но он этого и не скрывал.

В Риме в это время было три ведущих политика: Помпей, Красс и Цезарь, – и мысль об их неформальном союзе уже витала в воздухе. История уготовила им навести в Римской республике порядок, а может быть, заменить республиканский строй на монархию.

– Надо усилить надзор за рабами! – властно сказал Красс и дал знак ликторам, сопровождавших и охранявших его, остановиться и ждать.

– Весь государственный аппарат – и сенат, и магистратуры, оказались не способны предупреждать восстания рабов, – сказал Помпей, подводя Красса к нужному выводу.

– Теперь мы оба избраны консулами, нам предстоит подумать, как исправить положение, – сделал вывод Красс.

Консулы Рима обладали высшей гражданской и военной властью, набирали легионы и возглавляли их, созывали сенат и народное собрание, а в чрезвычайных обстоятельствах наделялись неограниченными полномочиями. Монархия с постоянной армией и хорошо отлаженным аппаратом управления, по мнению многих аристократов, никогда бы не допустила рабского восстания. Сенаторы боялись, что один из консулов захочет стать диктатором или монархом, консулы же стремились использовать народное собрание, чтобы вопреки воле сената получить чрезвычайные полномочия. Еще сенату не нравилось, что армии Помпея и Красса, вернувшиеся с победой, стояли около Рима.

– Власть сената пора ограничить и расширить полномочия народного собрания, –