Плохо помнила детали и подробности тех вечеров. Память сохранила лишь отдельные, полные нежности слова, интонацию понимания, заботливые прикосновения. Она очень боялась атмосферы сочувствия и сострадания к умирающей больной. Но этого не было. Искусство Давида в общении позволило ей на время почти совсем забыть о болезни.

Они покупали дурацкие безделушки в бесконечных торговых рядах старого города, и Ольга вдруг поняла, для чего нужны эти так всегда раздражавшие её сувениры. Это были не чепуховые вещи, рождённые алчностью и убогим воображением торговца, а магические знаки любви.

«Souvenir» — французское слово, означающее «воспоминание». Память любви.

Все эти предметы, словно точки в конце предложения, заканчивали одну фразу, одно счастливое мгновение, чтобы можно было начать колдовство следующего мига.

«Узнать бы, что написано в сценарии жизни дальше», — думала Ольга. Может быть, всё было предрешено до её рождения? А может быть, придумано тысячи лет назад, и лишь потом Главный Режиссёр приступил к сотворению мира…

Они сняли номер в древней гостинице с видом на залитый лунным светом старый город. Это был первый секс в её жизни, и она была счастлива. Теперь они знали друг о друге много такого, что было неизвестно даже их мамам.

«Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит», — обнадёживающе звучали в сердце Ольги мудрые слова. — «Любовь никогда не перестаёт…»

В понедельник счастье закончилось. Началась химиотерапия. Капельницы закачивали в тело яд, который воевал с клетками-убийцами, попутно убивая и Ольгу. Кто первый проиграет в этой борьбе, было неизвестно. Сначала она не чувствовала никаких изменений и даже внутренне успокоилась. Всё оказалось не таким-то и страшным. Через неделю изменения появились. С каждым днём становилось всё хуже, тошнило, постоянно кружилась голова.

Когда врачи сказали, что надо бриться наголо, поскольку волосы всё равно скоро вылезут, уже было всё равно. Она попросила Давида не приходить в больницу.

Став как будто меньше ростом, с лысой головой, укутанной в платок, маленькими старушечьими шажками она бродила по больничному коридору, таща за собой едущую на колёсиках ненавистную капельницу. А та продолжала закачивать в хрупкое девичье тело смертельный яд. Она видела, что мама постоянно тайком вытирает плачущие глаза, и подумала, что та уже, наверное, мысленно похоронила дочь.

А потом была пересадка костного мозга. Её перевели в палату, похожую на рубку космического корабля. Здесь был автономный воздух и множество жутких приборов, занимавших большую часть поверхности стен. И оказалось, что все муки, которые она терпела до этого, были сущей ерундой. Настоящая боль пришла только сейчас. Казалось, каждую клетку тела протыкали раскалённой проволокой. Мозг, спина, живот, руки, ноги — всё скручивало в судорогах нестерпимого страдания. Она уже не могла встать, не могла спать или даже просто лежать. Спасительные минуты проводила в забытьи, когда закачивали обезболивающие наркотики. Но затем боль вновь возвращалась, терзая измученное тело. Она перестала различать дни, почти не видела людей, появлявшихся в палате. Лишь чёрно-красное марево боли, укутавшее плотной липкой пеленой.

Однажды, через неделю, а может, через месяц или год, поняла, что не может больше терпеть всего этого. Решила выброситься из окна, не сообразив, что бронированное оконное стекло палаты не открывается. Однако девочка попыталась. Сил хватило только чтобы встать и сделать два шага к окну. Потом упала без сознания.

Очнувшись, вновь обнаружила себя в кровати. Но вдруг Ольга почувствовала, что погребальная пелена боли немного сжалась, словно испугалась немедленной смерти. Возможно, в сценарии её жизни сейчас это не было предусмотрено, а может быть, все было проще, и тело не хотело умирать. Ольга поняла, что «она» и её тело — не одно и то же. Если тело слабое и чуть живое, то она-то сильная. И её воля — жить или умереть. Эта мысль показалась чрезвычайно важной, и впервые за много дней она заснула сама, без спасительной дозы обезболивающего.

Проснувшись, Ольга решила жить. Началась страшная борьба с безжалостной болезнью.

В первый день она решила вновь попытаться встать. И это удалось. Она стояла, считая вслух и поражаясь незнакомому хриплому шёпоту, вырывающемуся из её воспалённого горла. На цифре «30» вновь свалилась в постель.

Второй день она простояла минуту и даже сделала три шага. Через неделю сама ходила в туалет, расположенный тут же, в космической палате. Боль продолжала сжиматься, иногда просыпаясь с удвоенной силой. Тогда приходилось вновь принимать обезболивающее. Но процесс пошёл.

Здоровому человеку, мучающемуся от скуки и изнывающему от необходимости занять несколько пустых часов, не понять счастья прожить какое-то время без боли. Как бесконечно сладостны несколько мгновений тишины и покоя в измученном теле!

А если боль уходила на шестьдесят блаженных минут, или — немыслимое счастье! — этот период был ещё больше, у Ольги наступало сногсшибательное ощущение безбрежности наслаждения жизнью. Она остро чувствовала запахи, которые хотелось опьянённо впитывать, словно изысканное старое вино, и любые оттенки казались приятными. Звуки поражали своей сложной многообразностью. За каждым из них стоял живой мир образов и угадываемых событий. Кожа обострённо воспринимала малейшее касание как нежную ласку. А разнообразие цветов окружающих предметов с их тысячами тонов и полутонов можно было бы разглядывать бесконечно.

И она уже готова была благодарить Бога за подаренные мгновения счастья, не желая тратить драгоценные миги на бесконечные выяснения отношений с ним: «Почему именно мне так больно?»

Но рано или поздно коварная боль вновь подкрадывалась, волшебный мир захлопывался, и она вновь оказывалась в чёрной безжалостной капсуле страданий. Поразительно, чего только не может вытерпеть человек.

Во вселенной её тела шла глобальная война. Одни клетки уничтожали другие. Пытаясь помочь организму, врачи произвели переливание крови.

«В тебе появилась еврейская кровь», — сквозь слёзы шутила мама.

Теперь новые силы наступали на потрёпанные в изматывающих боях части неприятеля. Враг отступал. Тело ныло и трепетало, словно поле боя под артиллерийским обстрелом.

«Я буду жить долго и счастливо», — каждый день говорила себе Ольга, отправляясь в далёкое путешествие вдоль стен своей палаты. Она обходила маленькую комнату по периметру раз за разом, чувствуя себя путешественником, совершающим кругосветный поход.

Наконец смогла спать, но сон был беспокоен, насыщен странными образами и мыслями, словно она бредила. Часто впадала в забытье, где между сном и явью приходили незнакомые и даже неприятные идеи.

«Что такое тело? Набор клеток, которые постоянно обновляются. Значит, я переменчива, как ручей. И мой внешний вид зыбок, как текущие воды. Стоит где-то в неведомой дали появиться запруде — и ручей пересохнет. Происходит смерть — стремительный распад бренной плоти. Что скрепляет клетки, создавая из них живую материю? Разум? Но и разум неустойчив. Находясь в дымке иллюзий, словно в сновидениях, он в любой момент может заблудиться в призрачном мире своего восприятия. Так что же создаёт из горы кровавого мяса меня как личность? Кто тот царь или полководец, командующий миллиардами своих подданных-клеток, создающий города моих органов, страны и континенты моего тела? Если это Бог, посылающий живую душу внутрь планеты моего тела, то почему небольшой раны бывает достаточно, чтобы всё погибло? Ведь не умирает же планета Земля, когда случаются извержения вулканов».