Лекция профессора Иванишевича, прочитанная за завтраком, для истории литературы, разумеется, куда важнее обеих «Аргентинских песен», написанных мною в метро на линии «А». Тем не менее я полагаю уместным вставить их в текст именно здесь.

I

II

Мне с лихвой хватило времени поразмышлять над тем, что мое поведение, мой способ существования в этом мире будут подвергнуты строжайшему осуждению в тот день, когда все мы очертя голову бросимся реализовывать на практике ту жизнь, что была описана коммунистической теорией, а на то, что дело идет именно к этому, указывает весь ход политической истории нашего столетия. Это стремление к одиночеству, этот отказ от активного действия, неприятие общества – все это получит надлежащие (на тот день) эпитеты. Трусливое бездействие поколения сороковых, и так далее, в том же духе. По заказу какого-нибудь диалектика-объективиста нам устроят хорошую головомойку в учебниках по истории литературы. Римляне, наблюдающие за прохождением варваров по городу, и прочие столь же яркие образные аллюзии. Прибытие на станцию «Конгресо» вывело меня из этого сардонического самобичевания: на улице Рио-Бамба в десять утра было уже так жарко, что ни о каком благотворном самосозерцании и речи быть не могло. Любитель сюрпризов, я не известил донью Бику о том, что явлюсь к ней в такую рань. Ожидаемый эффект был получен: донья Бика просто остолбенела, увидев меня на пороге, одетого в строгий летний костюм и соломенную шляпу. Сунув ей в руки букетик маргариток, я горячо поцеловал ее в щеку.

– Доброе утро, мамочка Бика. Удивлены моим появлением ни свет ни заря?

– С ума сойти! Ты хоть позавтракал?

– Яичница с ветчиной, что подают в этом доме… Нет-нет, разумеется, я ни в коем случае не хотел бы вас беспокоить. Ни в малейшей степени! Вот только ваш томатный соус…

– Проходи уж, бессовестный. Роберто еще спит, а девочки вроде бы собирались вставать.

Войдя в дом, я вдруг ощутил абсолютно нежданное чувство вины за то, что скрывалось за этим странным визитом, и едва не раскаялся в содеянном.

– Мне бы с Лаурой поговорить, донья Бика. Мы тут один творческий вечер организуем, и хотелось бы, чтобы она тоже выступила, спела пару песенок, – солгал я.

– А что, неплохая мысль, стоит подумать, – раздался от дверей голос Лауры. – Мама, приготовишь ему что-нибудь поесть, да? А я пока займусь тем, что рассмотрю его предложение детально.

Лаура проводила меня в столовую, где мы удобно устроились на вездесущем красном плюше.

– Нас никто не подслушивает? – спросил я, отдавая дань заговорщической символике. – Монья, дядя Роберто?

– Монья решила еще поспать, а дядя пока и не просыпался. Что случилось-то?

Она была счастлива, так счастлива, что даже мое присутствие не могло омрачить ее счастье. В то же время было видно, что она вовсе не прочь поболтать, поделиться со мной чем-либо.

– Лаурита, девочка моя, признаюсь: мы влипли в такую историю, из которой я даже не знаю, как выбираться будем. Тебе известно лишь кое-что и лишь о второй части этой истории. Попала ты в нее только по моей вине. Давай я тебе расскажу, в чем дело: что я знаю и, главное, чего не знаю, – а это составляет куда большую часть всей истории.

* * *

Я оставил Лауру обдумывать услышанное, а сам перебрался из парадной столовой в обычную, смежную с кухней. Здесь меня ждала донья Бика – с завтраком и с бесконечной болтовней о Хорхе. Я получил массу информации относительно любезности Хорхе, цвета глаз Хорхе и общей привлекательности Хорхе. Единственное, что могло заинтересовать ее помимо самого Хорхе, это его семья, в первую очередь – сестра, говоря о которой донья Бика высказала горячее желание с нею познакомиться; в общем, Хорхе полностью прибрал донью Бику к рукам, действуя своим неотразимым очарованием. Все как всегда

К моему собственному удивлению, такое воодушевление доньи Бики еще больше обеспокоило меня. Когда я вернулся в парадную столовую, Лаура сидела неподвижно, казалось – она вообще не пошевелилась с тех пор, как я ушел завтракать.

– Чушь какая-то, – сообщила она мне результат своих раздумий. – Чем больше я обо всем этом думаю, тем большим абсурдом оно мне кажется.

– И все-таки над этим стоит думать и думать, – почти умолял я Лауру. – Сколько ни бьюсь – у меня ничего не сходится. А после того, что случилось вчера, мне и вовсе не по себе. Я просто чувствую, как во мне что-то горит. Вот здесь, – и я ткнул себя пальцем в то место, где пищевод соединяется с желудком; отсюда томатный соус доньи Бики уже начал распространять волны тепла по всему телу.

Лаура, подруга тайн, знающая разгадку многих из них, сжала мне руку с неожиданным сочувствием и пониманием.

– Ты прав, Инсекто. Эта история сама загадка, книга с иллюстрациями прерафаэлитов на форзацах, где лица персонажей скрыты вуалями, где развеваются на ветру чьи-то волосы, а озера кишат неведомыми тварями.

– В моей версии это скорее экспозиция музея Гревин. Впрочем, это уже детали, не затрагивающие сути дела. Лаура, ты влюбилась в Хорхе, и влюбилась сильно.

– Похоже, что да, – не стала отпираться Лаура.

Вихили пронеслись перед моим мысленным взором, как двойная молния; мне захотелось убежать, скрыться, исчезнуть где-то в пространстве, сесть в первый попавшийся поезд и уехать куда-нибудь подальше – в Конкордию или в Трес-Арройос.

– Это я втянул тебя во все это. Ты, похоже, вляпалась крепко. Боюсь, что и Монья тоже.

– Нет, за Монью ты не беспокойся. Она всегда таскает с собой зубчик чеснока – на всякий случай. – Лаура весело подмигнула мне. – И ты знаешь, пожалуй, на форзацах будут не прерафаэлиты, а Хорхе. Точно, портрет Хорхе.