— Белка! Я знаю, что ты слышишь! Ты же не можешь умереть, не сделав напоследок очередной гадости! Ты же меня ненавидишь, Бел! Ты просто должна сейчас очнуться и не дать мне повода позлорадствовать! Ну же, давай! Давай, девочка…

«Господи, как же мне заставить тебя очнуться?! Белка, радость моя, солнышко, моя хорошая и самая замечательная, я прошу тебя: вернись. Ненадолго, совсем на чуть-чуть, чтобы я мог тебе помочь. Вернись, любимая, ты нужна мне!»

— Белка!

— Вот же гад, — вдруг судорожно вздохнула она, приоткрыв правое веко. — Даже помереть не дает спокойно, сволочь ушастая… Элиар, прибей его потом за меня… буду должна.

— Бел! — с невыразимым облегчением прижался к ней Таррэн. — Подожди, не уходи! Я знаю, что все плохо и толку от нас не будет, что с твоей раной не справиться даже Элиару, что никому нельзя к тебе прикасаться… Но у тебя есть такой прекрасный шанс испортить мне напоследок настроение, что я просто не мог тебе не сказать! Это самый замечательный, чудесный, неповторимый шанс, который ты никак не можешь упустить! И будешь страшно сожалеть, если не воспользуешься им сейчас! Клянусь, это правда! Ты можешь славно отомстить, как давно хотела!

— Какой еще… шанс?

— Редкостная гадость, — доверительно шепнул эльф, до крови закусив губу. — Просто фантастическая. Невероятная. Куда там Крикуну с его дурацким доспехом! Ни у кого больше не получится так меня оскорбить и унизить. Представляешь? Это настолько ужасно, что просто нет слов. Но если ты сейчас умрешь, другой возможности не будет. Никогда, честное слово. Хочешь попробовать? Хочешь сделать мне больно, малыш?

— Как заманчиво, — из последних сил прошептала Гончая и тихо застонала. — Искуситель. Я даже помирать расхотела… А что надо сделать?

— Просто возьми одну вещь, и это будет самой большой подлостью с твоей стороны.

— А тебя это сильно оскорбит? — слегка оживилась она.

Таррэн торопливо кивнул и проникновенно зашептал ей в самое ухо:

— Смертельно. Для меня это будет кошмар, и его единственной причиной станешь ты. Неужели ты упустишь такой шанс отыграться?!

— Нет, — слабо улыбнулась Белка. — Отыграться — это чудесная идея. Похоже, я просто не могу не согласиться? Давай сюда, наглый нелюдь, пока не передумала!

Темный эльф, не глядя, цапнул окровавленный клинок, уже успевший от души хлебнуть крови Танариса и Белки. На секунду отпустил вялую руку Гончей, рванул рубаху на своей груди и без замаха ударил ножом точно в сердце.

Элиар беззвучно ахнул, увидев, как темный недрогнувшей рукой вспорол кожу и мышцы прямо по старому, подозрительно ровному шраму. Как, отбросив нож, Таррэн приложил правую ладонь к груди и, слегка поморщившись, вытащил наружу что-то круглое, покрытое отвратительными багровыми сгустками. Ритмично пульсирующее, определенно живое и мерцающее на свету зеленоватыми бликами. Что-то невероятно ценное, раз его так тщательно хранили на протяжении почти двух веков. Умело прятали под живым сердцем и только теперь, когда другого выхода не было, позволили увидеть дневной свет.

Таррэн осторожно вложил горячий комок в ладонь умирающей Гончей, а затем бережно сжал, чтобы ее пальцы обняли его дар со всех сторон. Убедился, что она еще в сознании, а потом наклонился к самому ее лицу и тихонько прошептал:

— Белка? Ты примешь его?

— А тебе будет плохо? — с подозрением уточнила она.

— Очень, — сглотнул эльф, а на его лице проступило настоящее отчаяние.

«Пожалуйста, возьми! У меня так мало времени! А у тебя его еще меньше! Умоляю, Бел…»

— Что, так просто? Если забрать эту штуку, то ты страшно опозоришься?

Гончая пристально посмотрела на него своими удивительными глазами, и Таррэн невольно затаил дыхание.

Ее слово решало сейчас все: судьбу этого мига, его будущее, ее собственную жизнь и даже жизнь Серых пределов, у которых недавно появился новый повелитель. Но он не мог ее заставить. Только попросить принять, потому что иного пути не было. Потому что он ни за что не посмел бы ее ранить. Все бы отдал ради того, чтобы она забыла о прошлом и перестала себя ненавидеть. И согласился бы сейчас на все, даже на руны подчинения, лишь бы быть с ней рядом, иметь возможность иногда, изредка, издалека, но чувствовать ее всем сердцем и знать, что с ней все в порядке.

— Белка? — выдохнул он в маленькое ухо Гончей. — Ты возьмешь мою душу?

Она сумела только слабо кивнуть и даже не съязвила, как хотела: мол, давай-давай, раз сам напрашиваешься на неприятности. А ему этого было достаточно: Таррэн облегченно перевел дух, мельком покосился на остолбеневшего Элиара, на туго соображающих смертных. И на мгновение прикрыл нещадно горящие глаза.

— Тогда ты должна кое-что знать, девочка… обо мне и моем брате.

— Я знаю. — Гончая улыбнулась. — Я все знаю о тебе, Торриэль илле Л’аэртэ!

И только потом перестала дышать.

Над заставой медленно занималась заря. Неяркое утреннее солнце позолотило пушистые кроны Проклятого леса, игриво подмигнуло Сторожевым башням и с любопытством заглянуло на полупустой двор. Оно не несло с собой изнуряющей жары и не доставляло неприятных ощущений. И это было настолько непривычно, что суровые Стражи только растерянно разводили руками: на их памяти ничего подобного еще не было.

Да и Проклятый лес стал другим. Он больше не исходил многовековой ненавистью, не ждал удобного момента для атаки и не походил на обезумевшего от бешенства зверя, которого хозяева когда-то вышвырнули из дома. Теперь он больше напоминал могучего пса, с гордостью принявшего над собой руку нового вожака. Спрятал оскаленные зубы, опустил вздыбленную шерсть и, свернувшись на пороге вновь обретенного дома, тихонько задремал, терпеливо дожидаясь возвращения того, кому покорился сам, добровольно. И был несказанно горд своим новым положением, потому что служить такому хозяину — великая честь…

Зажмурившись от бьющего прямо в лицо яркого света, Белка сладко потянулась и неохотно открыла глаза.

— Эй, малыш, ты как? — немедленно раздалось рядом.

Она улыбнулась. Урантар с нескрываемой нежностью смотрел на любимую племянницу и искренне радовался, что она пришла в себя.

— Дядько?

— Тихо лежи. — Он поспешил придержать Гончую, едва та сделала попытку приподняться. — Тебе еще рано вставать.

— Пожалуй, что так. — Белка обессиленно упала обратно, чувствуя себя словно после трехдневного марафона по пересеченной местности, да еще с громадным заплечным мешком, в кандалах, при полном рыцарском доспехе и в дурацком шлеме, от которого до сих пор гудела голова.

Одно хорошо: она была дома. В своей маленькой комнатке, обитой бесценной эльфийской лиственницей, лежала в собственной кровати, на куче пышных одеял, как и положено смертельно раненному бойцу, которого верные друзья каким-то чудом сумели донести до родной заставы.