Доктор Балмер окинул взглядом темную, плохо освещенную улицу, обшарпанное здание.

— Верю тебе на слово, Ба, — ответил он вьетнамцу.

— Идемте, — позвал Ба, выходя из машины.

— Иди, Алан, — улыбнулась Миссус. — Раз Ба сказал, что здесь безопасно, можешь довериться ему.

Ба покраснел от гордости. Он молча наблюдал за тем, как Миссус и доктор Балмер обнялись и поцеловались.

— Хорошо, — согласился доктор. — Но только на одну ночь. Всего лишь на сутки, а потом я вернусь домой.

Он вышел из машины, и Ба запер за ним дверцу. Ему не хотелось надолго оставлять Миссус на улице в одиночестве; он оставил двигатель включенным, намереваясь вернуться через несколько минут.

Ба провел доктора Балмера в дом.

— Чак — мой старый друг, — сообщил Ба, когда они поднимались по обшарпанной лестнице на четвертый этаж. — Если бы моя родная деревня еще существовала, он был бы в ней старейшиной.

— А что он делает сейчас?

— Продает газеты.

— Какой стыд!

— Это все же лучше того, что ожидало бы его на родине. Коммунисты хотели заставить нас работать на государство за жалкую порцию риса. Мы посчитали это рабством, так как привыкли работать на себя.

— Но ведь сейчас ты работаешь на миссис Нэш.

Ба не остановился и не посмотрел на доктора. Он понял вопрос и прекрасно знал ответ на него:

— Когда я работаю на Миссус, я работаю на себя.

— Понимаю, — кивнул доктор.

По тону его голоса Ба убедился, что он и правда все прекрасно понимает, и, значит, нечего больше об этом говорить.

Они поднялись на площадку четвертого этажа. Ба деликатно, но настойчиво постучал в квартиру номер 402. Часы показывали 11.16. Чак, вероятно, уже спал — по утрам он поднимался в 4 часа. Ба было неприятно будить старого человека, но не он выбрал время визита, и Чак должен был его понять...

— Кто там? — раздалось из-за дверей.

Ба ответил на диалекте фуок-тинь. Послышалось позвякивание ключей, дверь открылась, и невысокий пожилой человек заключил Ба в свои объятия.

— Я не смогу остаться, — отклонил Ба предложение выпить и поесть. Он услышал, как в одной из комнат кашляет ребенок, и вопросительно взглянул на Чака.

— Мой внук Лам Тху. Ему уже почти три года. Он ночует здесь, когда Май Чи и Тху Ле работают в ресторане. Сюда. Садитесь, я сейчас угощу вас чаем.

— Меня ждет внизу жена сержанта. Но у меня есть к тебе одна просьба.

— Я сделаю все для Ба Тху Нгуен — ты же знаешь.

Ба улыбнулся, довольный теплым отношением старика.

— Мой друг нуждается в надежном убежище на несколько дней, где он смог бы спрятаться и от посторонних глаз.

Чак кивнул.

— Все понял. Это он?

Ба подвел доктора, заговорил по-английски:

— Это доктор Балмер. Он сделал когда-то все возможное, чтобы последние дни Нун Тхи были спокойными.

— Мы примем его как равного, — ответил Чак также по-английски.

Пожав доктору руку, он провел его в комнату, приветствуя его появление в своем доме.

— Я должен идти, — сказал Ба, торопясь вернуться на улицу, где его ждала беззащитная Миссус. Но прежде он должен был кое-что сообщить доктору.

Когда Чак отправился на кухню приготовить чай, Ба подвел Алана к окну.

— Доктор, — прошептал он. — Пожалуйста, не говорите никому про Дат-тай-вао.

Алан недоуменно поднял брови.

— Я и не собирался делать этого. Но почему я не должен об этом говорить?

— Сейчас нет времени объяснять. Потом. Пожалуйста, не упоминайте в этом доме про Дат-тай-вао.Хорошо?

Доктор пожал плечами.

— Хорошо. Мне и самому так будет легче. Послушай, Ба, — он взял его за руку, — я благодарен тебе за сегодняшний день. И позаботься о Сильвии.

Ба поклонился ему.

Выходя из комнаты, он услышал громкий кашель ребенка.

— Вы лечили Нун Тхи, доктор? — спросил Чак, когда Ба ушел. По-английски он говорил с сильным акцентом.

— Да. К сожалению, я мало что смог для нее сделать.

Алан старался отогнать воспоминания о смерти Нун Тхи. Это была ужасная смерть. Сам бы он предпочел любую форму смерти, но только не ту, когда рак легких пожирает человека живьем.

Внимание Алана привлекли руки Чака, изуродованные артритом, утолщенные и шишковатые суставы, искривленные пальцы. Как только этот человек управляется с газетами? Как ему удается давать сдачу покупателям?

Его взгляд блуждал по маленькой комнате. Осыпавшаяся кое-где штукатурка была заново замазана белилами, старая и шаткая мебель натерта воском. Круглолицый гипсовый Будда сидел, скрестив ноги, на углу стола. На стене висело распятие.

В дальней комнате послышался кашель ребенка — на этот раз заливистый и продолжительный.

— Ваш сын? — спросил Алан.

— Внук, — ответил Чак.

Приступ кашля повторился. Но что особенно встревожило Алана — это свист, который издавал ребенок, вдыхая воздух. Да этот малыш почти при смерти! Алан вскочил и побежал в ту комнату.

Чак также почувствовал угрожающий характер кашля. Он побежал впереди Алана, указывая ему дорогу. По пути к ним присоединилась худая женщина примерно одного с Чаком возраста. Втроем они бежали в комнату, где спал мальчик.

И в это время кашель прекратился, как будто на шее ребенка затянули вдруг петлю. Чак зажег свет. Алану стоило только взглянуть на хорошенького черноволосого мальчугана с широко раскрытыми испуганными глазами, чтобы понять — нельзя терять ни секунды.

Круп — с воспалением надгортанника!

— Дайте скорее нож — маленький и острый! — приказал он Чаку, и тот быстро побежал на кухню.

Необходимо срочно произвести трахеотомию. Алан дважды наблюдал, как делают эту операцию, во время своей студенческой практики, лет десять тому назад, но самому ему ни разу не приходилось сталкиваться с ней. Он всегда молил Бога, чтобы ему не довелось делать подобные вещи. Взрезать горло ребенку, чтобы затем проникнуть через хрящевую перегородку для обеспечения подачи воздуха, не повредив при этом артерию и не разорвав щитовидную железу, — достаточно сложная задача, даже если пациент спокоен. Но в случае, когда охваченный ужасом ребенок корчится в судорогах, решиться на такую операцию — вообще верх безумия. Но ведь мальчик умрет, если сейчас же не дать ему порцию воздуха.

Чак вернулся с кухни и подал Алану маленький ножик длиной в два дюйма с острым лезвием. Алан предпочел бы сейчас более узкое лезвие; вообще ему больше всего подошла бы игла 14-го калибра, которую он всегда, вот уже лет десять, держал в своем черном саквояже специально для таких случаев. Но его сумка осталась в багажнике автомобиля.