Чак встал и сделал знак Хай, которая обняла его, а затем подошла к двери и открыла ее.

В коридоре толпилась масса народу. Ощущение было такое, будто здесь, на лестничной площадке, собралась добрая половина всех выходцев из Юго-Восточной Азии, живущих в городе. Все они дружно ахнули, увидев здоровые руки Чака, и затем сразу же залопотали что-то на своем птичьем языке.

Чак обернулся к Алану и вытер слезы, выступившие на глазах.

— Благодарю вас, — сказал он, — и хочу просить вас, если вы будете так добры, исцелить и других при помощи силы Дат-тай-вао.

Алан ничего не ответил.

«Почему именно я?» — спросил он себя в тысячный раз. Почему именно он должен нести ответственность за целительную силу Дат-тай-вао? Ирешать, когда применять ее и когда нет? Он смутно помнил, будто ему говорили, что она приносила ему вред, что он платил свою собственную цену всякий раз, когда пользовался ею.

«Хочу ли я этого?» — спрашивал он себя.

Его взгляд упал туда, где счастливый маленький мальчик сидел рядом со своей бабушкой — живой и здоровый. А ведь он мог бы умереть прошлой ночью или лежать с прибором искусственного дыхания. Алан увидел, как Чак без устали шевелит своими отныне здоровыми пальцами. И он увидел, наконец, пустую пачку из-под сигарет, принадлежавшую мистеру К.

Так вот в чем дело: для людей это была новая возможность. Возможность вернуться к началу, когда человека еще не сразила болезнь, и начать жизнь сызнова. Может быть, это и было ответом на его вопрос: «Почему именно я?» Он желал предоставить всем этим людям новую возможность.

— Доктор? — переспросил Чак, ожидая ответа.

— Веди их, — сказал Алан. — Приведи их всех сюда.

Алан ждал, пока Чак ходил к двери. Теперь все должно быть хорошо — здесь он спокоен за свою целительную силу. Никакой тревоги из-за газет, и попечительских советов, и интригующих политиканов. Только Алан, пациент и целительная сила Дат-тай-вао.

Он велел Чаку поторопиться. Сегодня не должно быть никаких отступлений, никаких формальностей. Время действия целительной силы длится всего час, и он хотел исцелить за это время как можно больше людей.

Чак подвел первого пациента: человека средних лет, у которого обе руки были неестественно вывернуты под прямым углом.

— Вьетконговцы переломали ему руки, чтобы он не мог сам себя кормить и поить.

Алан не тратил время зря. Он взялся руками за переломанные суставы и пережил уже знакомое ему ощущение. Человек закричал, а его руки впервые за многие годы выпрямились, и он принялся махать ими во все стороны, упав на колени перед Аланом, но тот осторожно подтолкнул его к выходу и поманил к себе следующего — хромого мальчика.

Пациенты подходили — один за другим. И по мере того, как целительная сила творила чудеса с каждым из них, Алан погружался во все более глубокую эйфорию. Предметы в комнате постепенно терялись в тумане. Оставались только его руки и больной, стоявший перед ним. Какая-то часть его сознания была напугана происходящим, молила сделать остановку. Но Алан не обращал на это внимания. Он пребывал в состоянии мира с собой и со своей жизнью. Это было то, ради чего он живет, то, ради чего родился на свет.

Алан торопился, буквально притягивая людей к себе и отталкивая их в сторону, как только эйфорическое ощущение пронизывало его тело.

Туман вокруг него все более сгущался. А люди все шли и шли.

* * *

Вспышки экстаза наконец прекратились, но окружавший его туман не рассеялся.

«Где я?»

Он попытался вспомнить, но не смог.

«Кто я?»

Он не мог вспомнить даже своего собственного имени. Но было другое имя, которое постоянно выплывало из тумана:

«Джеффи».

Он ухватился за него, как за соломинку, все время повторяя:

«Джеффи, Джеффи...»

Это имя зажгло в нем маленькое пламя надежды. Он должен найти Джеффи. Джеффи скажет ему, кто он такой.

Он еле стоял. Левая нога у него постоянно подкашивалась. Он позвал на помощь, и какие-то смутные фигуры, бормоча что-то непонятное, приблизились и помогли ему устоять. Когда он пошел к двери, кто-то робко пытался его задержать, но он только сказал: «Нет!» Его больше не стали удерживать и, расступившись, дали ему пройти. Подойдя к лестнице, он остановился, не зная, куда ступить. Он попытался дотянуться левой рукой до перил, но не смог поднять руку, она была слишком тяжелой.

— Помогите, — простонал он. — Джеффи.

Его подняли и понесли по лестнице вниз. Он оказался на улице — под лучами горячего яркого солнца. Его вновь поставили на ноги.

И он двинулся в путь. Он знал направление. Джеффи был для него путеводной звездой. Он двинулся на свет этой звезды.

«Джеффи».

Сильвия сидела в библиотеке на той самой кушетке, где на прошлой неделе они занимались с Аланом любовью, и терпеливо слушала по «ящику» дневные новости, ожидая дальнейших известий о Мак-Криди. Ничего нового не сообщалось. Она встала и собиралась уже выключить телевизор, когда вдруг диктор передал экстренное сообщение:

«Только что скончался сенатор Джеймс Мак-Криди. Мы только что получили сообщение о том, что смерть произошла в результате резкого осложнения после длительной болезни. В ходе дальнейшей нашей программы мы будем передавать подробности по мере их поступления».

Ощущая, как сильно бьется ее сердце, Сильвия подбежала к телевизору и бросилась искать другие каналы в надежде узнать новые подробности, но слышала все ту же сводку в почти одинаковом изложении. По-видимому, все станции получили на этот час одни и те же пресс-релизы.

Она выключила телевизор.

«Осложнение после длительной болезни».

Это уже лучше. Она опасалась, что сенатор или его персонал попытаются возложить вину за случившееся на Алана.

И вдруг ее осенила мысль: теперь Алан может вернуться домой!

Она разыскала клочок бумаги, который ей дал Ба, и набрала номер телефона Чак Тьен Донга. Спустя некоторое время к телефону подошла женщина. Сильвия едва смогла выделить ее голос из множества жужжавших на противоположном конце провода голосов.

— Могу я поговорить с доктором Балмером? — спросила Сильвия. Опять послышался гул голосов. — А нельзя ли поговорить с Чаком?

Сквозь пелену помех донесся мужской голос:

— Да? Говорит Чак.

— Это миссис Нэш. Могу я поговорить с доктором Балмером?

Последовала продолжительная пауза, затем послышалось на ломаном английском:

— Он нет здесь.

— О Боже!Где же он? Куда он пошел? Кто-нибудь увел его?