в 1812 году поступил юный Михаил. Через 5 лет он уже в Московском университете на отделении словесности, хотя через два года, увлекшись ботаникой, перешел на природно-математический факультет. Окончив с успехом университет, Максимович вскоре назначается заведующим ботаническим садом. С 1828 года он – преподаватель, а через 5 лет – ординарный профессор. При этом наблюдается естественное преобразование ученого-природоведа в философа, причем сторонника натурфилософии Шеллинга и Окена, которых Максимович переводит на русский язык. За короткое время молодой ученый подготовил более 100 научных трудов, что свидетельствует о его энциклопедических знаниях. «Основание ботаники» (1828) признана его лучшей книгой и переведена на многие языки. Но в первую очередь М. А. Максимович получил известность благодаря своим сборникам фольклора. Громадным успехом пользовались его «Малороссийские песни», изданные в 1827 году в Москве. Отметим двоих, зачарованных подборкой Максимовича и полюбивших его – Гоголь и Пушкин! Николай Васильевич зачитывался этими песнями, он воспитывался на них, вспоминал свои детские впечатления, черпал силы в безбрежном море народной фантазии. Эти качества Гоголь привнес и в свое творчество, создавая целую эпоху в русской литературе. Александр Сергеевич нашел в песнях свое: когда Максимович однажды вернулся домой, застал там углубленного в чтение его сборника Пушкина, который с улыбкой произнес: «Миша, я краду у тебя образы!» Солнце русской поэзии пленила нежность и душевная красота женских типов в украинской песне, поэтому понятна искренняя лиричность образа Марии в «Полтаве». Их дружба продолжалась. Пушкин помогал редактировать издаваемый Максимовичем альманах «Денница», а тот подарил ему рукописную «Историю русов».

М. А. Максимович. Худ. Т. Г. Шевченко, 1859 г.

Успех первого издания вдохновил Михаила Александровича на второй сборник «Украинские народные песни», который с помощью Гоголя вышел в 1834 году.

М. В. Максимович. Худ. Т. Г. Шевченко, 1859 г.

На этом публикаторская деятельность Максимовича приостановилась. В 1833 году он возглавил кафедру ботаники в Московском университете, которой руководил ректор, получая деньги за работу, выполняемую молодым ученым. Эта несправедливость, постоянное нервное напряжение и перегруженность делами плохо сказались на здоровье Михаила Александровича, слабого от рождения. Почти перестал видеть левый глаз, обострился ревматизм, начались желудочные кровоизлияния. Москва стала для него нежелательной. Вот тут и появилась счастливая возможность отправиться в Киев, в котором открывался университет. Но как туда попасть? Все друзья Максимовича бросились ему помогать. По несколько раз у министра просвещения С. Уварова побывали с просьбами А. Пушкин, П. Вяземский, Н. Гоголь, В. Жуковский, который отметил, что министр «вначале отказал, а потом согласился». В этих хождениях Н. Гоголь и сам проникся желанием преподавать в университете, о чем 20.12.1833 пишет другу: «Туда, туда! В Киев! У древний и прекрасный Киев! Он наш, он не их, правда? Там, или вокруг него, происходили дела нашего минувшего… Так это славно будет, когда мы займем с тобою киевские кафедры. Много можно будет сделать доброго». О попытках Николая Васильевича попасть в Киевский университет Максимович напишет: «Туда ж согласился со мною переместиться и мой незабываемый земляк Гоголь; но это ему не удалось: да и мне для этого необходимо было вместо ботаники взять кафедру русской словесности. 4 мая 1834 года назначен был я ординарным профессором русской словесности в университет Св. Владимира и одновременно деканом 1-го философского факультета».

После передачи дел в Московском университете, где Максимовичу пришлось проработать 11 лет, 13 июля он приехал в Киев. По дороге навестил отца и положил цветы на могилу матери. В день прибытия направился к фон Брадке и вместе с ним пришел на первое заседание университетского совета, где совершенно неожиданно для себя был назначен ректором. Михаил Александрович, служа своему любимому университету, укреплял его, так как считал исполнение своей должности «священным долгом». Он старался, чтобы там учились неимущие «за счет казны». Через год выступил с прошением об издании «Ученых записок» и журнала «Киевские новости». На «Записки» не хватило средств, а журнал… После заявления царя, что «…их в России и так много и нет необходимости издавать еще» никто денег не дал. О манере проведения лекций профессор В. Шульгин писал: «Как преподаватель, имеющий дар живой речи, он восхищал университетскую молодежь».

В то время прошлым нашего города занимались духовные лица – это был ректор Духовной академии Иннокентий, а больше митрополит Евгений. Они и надоумили ученого изучать историю Киева. В книге «Письма о Киеве», адресованной Михаилу Погодину, Максимович пишет: «Особенно в первый год, когда после разлуки с моими московскими друзьями одолевала меня сильная тоска, в моем здешнем университетском одиночестве сдружение с Иннокентием было благотворной опорой для души моей. Незабвенны тогдашние его беседы со мной по вечерам; его длинная келья в Братском монастыре, вся заваленная книгами и газетными листами; и выходная дверь из нее в небольшой сад, отделенный от мира каменной стеной и ушпигованный (по выражению Гоголя) устремленными к небу тополями. Сколько раз я приходил туда, истомленный служебными делами, кипевшими тогда под барабанную скороспешность фон Брадке; и каждый раз возвращался оттуда, освеженный душой и мыслью!..». А как не привести фрагмент 12-го письма, где профессор указывает свое местожительство: «Давно уже нет на Печерске того Кортова дома, где помещался первоначально университет, где было кратковременно и мое первое пристанище в Киеве. „Якоже дух пройде в нем, и не будет, и не познает к тому места своего!“ Но уцелел еще от сломки на Никольской улице, тот знакомый тебе Катериничев домик, в который переместился я к весне 1835 года, перезимовавши на Старом Киеве, во дворе о. Кирилла Ботвиновского. Тот Катериничев домик стоит ныне на тычку, первый с правой руки, при въезде в новоизданную Печерскую крепость, возле прежнего Ипсилантьевского, ныне лаврского дома. Там, прежде всех гостивших у меня друзей, был Гоголь, нарочно приезжавший ко мне в конце июля. Он пробыл у меня пять дней, или лучше сказать, пять ночей: ибо в ту пору мое дневное время было занято университетом, а Гоголь уезжал с утра к своим нежинским, лицейским знакомцам, и с ними странствовал по Киеву. Возвращался он вечером, и только тогда зачиналась наша беседа… Нельзя было мне не заметить перемены в его речах и настроении духа: он каждый раз возвращался неожиданно степенным и даже задумчивым. Ни крепкого словца, ни грязного анекдотца не послышалось от него ни разу. Он, между прочим, откровенно сознавался в своем небрежении о лекциях в петербургском университете, и жалел очень, что его не принял фон Брадке в университет киевский. Я думаю, что именно в то лето начался в нем крутой переворот в мыслях – под впечатлением древнерусской святыни Киева, которая у малороссиян 17-го