Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читаешь сообщения о вертолетных площадках и разрушениях памятных мест сегодня и ощущаешь большую разницу в понимании и отношении к памятникам старины.
Упомянутый Цепной мост был построен в 1848–1853 годах по проекту английского инженера Чарльза Виньоля под постоянным контролем императора, так как имел важное стратегическое значение. Первый стационарный мост через Днепр назван в честь императора – Николаевским. При таком неустанном внимании Киев получил тот общий облик города, в пределах которого он рос и развивался еще столетие, а по большому счету до сороковых-пятидесятых годов советской власти.
Всё происходившее в городе, несмотря на большую удаленность от столицы, вскоре становилось известно императору. Хочется вспомнить один случай, когда до Николая І дошло, будто бы граф Левашов ездил по городу в венгерке и даже в торжественный день царских именин являлся к фельдмаршалу Остен-Сакену в вицмундире, когда все обязаны быть в парадных. Об этом старик не преминул донести императору, и когда генерал-губернатор приехал в Петербург, Николай І восемь дней его не принимал.
Николаевский цепной мост. Фотография 1890-х гг.
Стычки командующего 1-й армией Остен-Сакена с военным губернатором Левашовым происходили постоянно. Основной причиной было нахождение на постое в Киеве управления армией. Столкновения обострились после того, когда Левашова поддержал военный министр граф Чернышев, а расформирование 1-й армии все-таки состоялось в 1835 году и было вызвано раздражением императора по поводу замеченных недостатков на большом смотре возле Белой Церкви. Положение Левашова было тем незавиднее, что фельдмаршал Остен-Сакен пользовался популярностью во всех кругах общества. У него была огромная библиотека, он любил принимать гостей, особенно военных, а самым частым гостем и пользователем редких книг был, знавший в них толк, митрополит Евгений. Часто князя Сакена приглашали на экзамены в женские пансионы. Он всегда внимательно слушал, а когда девица отличалась игрой на фортепиано или бойкими ответами, то он подзывал ее к себе, хвалил и как бы в награду предлагал: «Поцелуй меня».
Николай І как-то поинтересовался: «Что за женщина графиня Левашова?» – «Добрая, хорошая женщина, урожденная Евдокия Васильевна Пашкова, ее так разумеют в Киеве, и вообще любят», – отвечал не расположенный к Левашову Муравьев. – «Полно, так ли? Но она, кажется, спесива и много берет на себя чванства, – сказал государь. – Да умна ли она? Сколько для женщины ума нужно? Конечно, есть мера ума у них, но чванство не доказывает его. Но оставим разговор сей», – сказал государь и махнул рукой.
Губернатор Левашов, понимая, что теряет под собой почву, искал поддержки у польских аристократов, но это еще больше вызывало неудовольствию императора.
Петербург пристально следил за происходящим в Киеве, а более всего за церковными делами. По словам Н. Н. Муравьева, при императорском дворе утвердилось мнение, что митрополит Евгений, являясь самым образованным из духовных лиц, не сохранял приличного своему сану отдаления от мирских обычаев. Однако тому же митрополиту Евгению приписывают анекдот, который наглядно характеризует отношение к киевским монастырям того времени.
«„Из какого вы монастыря, батюшка?“ – „С Братского“, – смиренно отвечает черноризец в запыленной рясе и с загорелыми руками, без перчаток. – „А вы из какого?“ – „С Михайловского“, – говорит протяжно, немного заунывно отец, сбрасывая перчатку и открывая белую и полную руку для благословения. – „А вы отче святой, откуда будете?“ – „Спытай хлопца“, – отрывисто ответил монах лаврский, обыкновенно полный и не щедрый на всё, в том числе и на разговоры».
От того же митрополита Евгения до нас дошло весьма суровое письмо от 1827 года, на имя наместника Лавры Авксентия, направленное на искоренение «содомских развратов». Митрополит, которому непосредственно подчинен этот монастырь, гневно пишет: «Еще бывший губернатор Бухарин со вступления моего в начальство Лавры, предостерегал меня и обращал мое внимание на оные; но я, не зная еще ясных обстоятельств, ожидал открытия оных и некоторые гнездилища старался упразднить. Доходили до меня вести и в Петербурге. Но заочно не мог войти я на исследование». Затем, представив картину лаврских беспорядков, митрополит Киевский заключает: «А как вы ближе меня при них находитесь, то вам предписываю строжайшее иметь внимание на таковых и отвращать их и увещаниями, и угрозами наказаний начальнических, и страхом казней божьих; ибо и мы за них, и за послабление им должны дать ответ Богу». Тут отразилась обстановка эпохи, когда, получая богатые подношения и льготы от монархов, насельники киевских монастырей мало-помалу теряли уважение зажиточных людей, почитание осталось лишь у простого народа.
Белое духовенство, по свидетельству Аскоченского, «…здесь вовсе не на таком счету было, как в северных губерниях России. Несмотря на заслуги, щедро награждаемые монаршими милостями, оно мало пользовалось уважением, особенно людей высшего класса. Простолюдины, правда, уважают духовных, но и то не искренне, не от души. Причина тому давняя свычка с католическим духовенством, не в пример нашему образованнейшим и умеющим держать себя; наши духовные, по большей части, погрязли в семейных, жизненных расчетах… Грубость и невежество – это самые обыкновенные свойства; неопрятность, грязь – это второстепенные его качества… Словом, киевское духовенство не пользовалось тем уважением, какое приличествует его сану».
Здесь уместно привести характеристику нашего современника Дмитрия Корчинского: «Священик – лише носій божественної благодаті, яка передається від самих апостолів чередою висвячень. Це дає йому можливість звершувати таїнства, без яких за свідченням самого Христа неможливе спасіння. Проте, цим і обмежується виключне становище священика. Моральним авторитетом може бути прихожанин. Паломники часто їдуть до певного старця, а не до настоятеля монастиря. А позицію Церкви частіше висловлюють визнані християнські публіцисти, а не архієреї. Головна роль організації священників – висвячувати та навчати священників. Архієрейський собор – скоріше академія наук, а не уряд.
Наші предки намагалися вирішити проблему церковної бюрократії через встановлення того порядку, що єпископи мають обов’язково бути ченцями. Припускалося, що людина, яка вмерла для світу й ніколи не матиме сім’ї, майна, змогла приборкати власну чуттєвість, буде краще служити Церкві, не боятися її ворогів і