— Меня?! Да я уничтожу тебя, ты... ты блудливая самка, вскормленная на крови замученных кошек! Я не успокоюсь, не отступлюсь и не собьюсь с твоего кровавого следа, пантера, который тянется за тобой, уже задетой пулей егеря! Ненависть, травля и меткий выстрел — все это тебе, хищный зверь, в какой бы чащобе я тебя ни встретил, из какого бы логова я тебя ни поднял!

Впившись глазами в мои губы, княгиня буквально впитывала в себя каждое мое слово.

На какой-то невыразимо краткий миг вечности я потерял сознание...

Когда я страшным напряжением сил вырвался из летаргического забытья, княгиня была уже одета; опершись на локоть, она, лежа на диване, сделала небрежный жест в сторону находящейся за моей спиной двери...

На пороге, облаченный в ливрею, мертвенно-бледный и немой, как и все лакеи в этом заколдованном доме, с потухшим взглядом полузакрытых глаз, стоял... мой кузен Джон Роджер...

От ужаса у меня в волосах, наверное, фосфоресцировали огни святого Эльма. Я даже слышал, как захлебнулся мой крик... Хотел встать и, не доверяя ногам, искал на что опереться... Вылезшими из орбит глазами еще раз посмотрел на дверь... Определенно, то был обман зрения, что немудрено после такого нервного срыва: слуга, который все еще там стоял, хотя и был высоким блондином — единственный европеец среди этих жутких азиатских автоматов, — но моим кузеном... тем не менее... не являлся...

И тут я заметил еще кое-что; не успев до конца оправиться от только что перенесенного потрясения, с какой-то тупой индифферентностью констатировал: в правой руке статуи Исаис Понтийской мрачно поблескивало что-то черное, острое, направленное вертикально вверх... Какой-то обломок...

Глазам своим не веря, я подошел к алтарю: наконечник копья! Сиенит... Такой же, как и вся статуя. И ни малейшей трещинки, камень сросся с камнем... Сплошной монолит... Казалось, атрибут никогда не покидал руки богини... И только

теперь, когда я окончательно убедился, что это не галлюцинация, реальность очевидного обрушилась на меня как удар из-за угла: ведь еще несколько минут назад в этих каменных пальцах не было ничего! Откуда же, черт возьми, взялся вдруг этот черный наконечник?!

Я попытался собраться с мыслями, но вошедший слуга отвлек меня.

Он что-то говорил, по-моему, докладывал о каком-то посетителе, княгиня как будто кивнула и отпустила его. Кажется, так. Потом моего слуха коснулся бархатный голос:

   — Что это вы приумолкли, любезный друг? Вот уже несколько минут с отсутствующим видом смотрите в одну точку, а я из кожи вон лезу, стараясь чего-нибудь не упустить и донести до вас все местные оттенки древнего фригийского культа! Видно, далеко мне еще до кафедры, если даже мой единственный слушатель и тот витает в облаках, да что там — просто засыпает посреди лекции. Как вам не стыдно, мой друг?

   — Разве... разве... я?..

— Да, да, спали. Спали самым естественным образом, дорогой, спасибо, что еще не храпели... — Княгиня снова рассыпала жемчужные бусы своего смеха.— Ну что ж, попробую обмануть задетое самолюбие, списав недостатки моего педагогическогометода на нерадивость ученика, интерес которого к греко-понтийской культуре и искусству на поверку оказался не более чем коварным притворством. В общем, все мои старания помочь вам пропали даром...

— Уму непостижимо, княгиня, — забормотал я. — Прямо голова кругом... Прошу вас, простите... но не мог же я до такой степени забыться... Вот и статуя пантероголовой Исиды...

Капли пота выступили у меня на лбу. Я полез в карман за платком.

— Пожалуй, здесь слишком жарко, — деликатно предупредила мое смущение княгиня. — Извините, дорогой друг, люблю тепло! Зато теперь вы, наверное, не будете против, если мы вместе выйдем к посетителю, о котором меня только что известили?

Я открыл было рот для недоуменного вопроса, но вовремя себя одернул: нечего сказать, хорош гусь, проспал все на свете, в конце концов это уже просто смешно... Однако любезная хозяйка понимала меня без слов.

— В гостиной нас ждет Липотин. Надеюсь, вы не в претензии, что я согласилась его принять: он ведь наш общий знакомый.

Липотин!.. У меня было такое чувство, словно только сейчас я окончательно пришел в себя...

При всем моем старании не смогу выразить это ощущение иначе или лучше, чем: как будто вынырнул из... Но где же то зеленое свечение, которое еще несколько минут назад заливало шатер? Княгиня, отогнув край тяжелого келима, открыла скрытую за ним створку окна... И тут же теплое послеполуденное солнце натянуло поперек комнаты веселую ленточку, сотканную из золотых пляшущих пылинок.

Отчаянным усилием я сбросил — надолго ли? — гнетущую тяжесть проблем, вопросов, сомнений, обуревавших меня, и вместе с княгиней вышел в гостиную.

— Мне бесконечно жаль, — поднялся навстречу Липотин, — что я невольно нарушил интим вашей беседы, тем более что вы, моя прекрасная покровительница, если не ошибаюсь, впервые принимаете у себя этого странника, столь долго искавшего дорогу к вам! Однако убежден: кто хоть раз посетил сии волшебные чертоги, тот уже не упустит представившейся возможности побывать в них снова. Примите мои поздравления, дорогой друг!

Все еще во власти мнительного недоверия, я подозрительно всматривался в эту парочку, пытаясь обнаружить по какому-нибудь случайно брошенному взгляду либо многозначительному жесту следы тайного сговора, но тщетно: сейчас, при трезвом свете дня, в обстановке обычной европейской гостиной, княгиня снова была сама любезность — светская дама до кончиков ногтей, радушно принимающая у себя старого доброго знакомого; даже ее великолепно сшитое платье при всей его элегантности мне уже не казалось таким экстравагантным, а изготовлено оно было, очевидно, из шелкового броката — конечно, весьма редкого и дорогого, но тем не менее вполне материального.

Быстро усмехнувшись, княгиня подхватила шутливую интонацию антиквара:

— Увы, Липотин, боюсь, у нашего друга составилось довольно неблагоприятное впечатление обо мне и моем доме. Вы толь ко подумайте: хозяйка дома, вместо того чтобы развлекать гостя приятной беседой, заставила его прослушать целую лекцию. Разумеется, бедняге не оставалось ничего другого, как заснуть!

Смех, взаимные шутки оживили разговор. Княгиня взяла вину на себя, утверждая, что нарушила священные законы гостеприимства: забыла — да, да, забыла! — подать мокко; пусть

господа будут снисходительны, приняв во внимание ту крайнюю степень растерянности, в которой она оказалась, когда обнаружила в своем госте подлинного и весьма искушенного знатока архаических культов, — а она-то, святая наивность, хотела щегольнуть перед ним своими случайными дилетантскими познаниями! Отсюда вывод: никогда не следует начинать лекции, не ублажив прежде свою