Краснодарский университет, работавший на переднем крае науки, вызвал у меня повышенный интерес еще во время первого, мимолетного визита в Славное государство. О ректоре университета Порфирии Петровиче Степанове, хотя он и показался мне человеком со странностями, генералы и сам митрополит отзывались положительно. А странность для многих ученых – атрибут обязательный, в чем-то даже сопутствующий гениальности.

Степанов примчался в Баксанское ущелье, только что освобожденное от врагов, на транспортном дирижабле вместе с грузом пуль для парометов. Мне это не слишком понравилось – нужно было или ехать сразу, пока шли боевые действия, или подождать еще немного. Семьдесят килограммов пуль обрадовали бы меня гораздо больше, чем визит ректора. Но Порфирии Петрович развернул такую бурную деятельность, так целеустремленно и грамотно начал консультировать инженеров, проектировавших и возводивших стену, так хорошо помог организовать подвоз материалов к месту строительства, что я изменил свое мнение. Это действительно был хороший специалист, успешный ученый-практик. И просто обаятельный человек.

Даже не знаю, как так получилось, что я отдал ему кинжал Лузгаша. Вернее, хорошо помню, как отдал, но удивляюсь, что принял такое решение.

Однажды мы вместе ужинали, и в разговоре я заметил, что кинжал, скорее всего, обладает определенными магическими свойствами. Ректор поймал меня на слове и так загорелся, что не мог спокойно уснуть, пока я не пообещал дать ему кинжал для исследования. Я прекрасно понимал, что это опасно, что даже в мире, где не действует магия, манипуляции с магическими предметами чреваты невесть чем. Но ректор меня уломал. И умчался с кинжалом в Кореновск на боевом дирижабле, пока я не передумал.

И вот теперь вокруг университета происходили странные вещи. Пропадали и умирали люди – совсем еще молодые ученые, студенты. Мистик сразу бы заподозрил влияние проклятого кинжала, но я хорошо знал, что магические вещи не действуют подобным образом. Кинжал мог повернуться в руке и убить своего владельца. Мог облучить хозяина, мог забрать силу из руки. В худшем случае – взорваться, как бомба. Возможно даже, остаточная магическая сила сохранялась у него и здесь, в мире без магии. Но воздействовать на посторонних людей, причем вызывая их смерть не от клинка, а от чего-то другого, никакой кинжал не мог. Будь он хоть трижды проклятый. Тут нужно колдовство совершенно другого ранга.

Впрочем, строить домыслы, не побывав на месте событий, не слишком разумно. Да и настоящим сыщиком я себя не считал. Однако же нельзя было исключить, что присутствие в университете кинжала, который так хотел вернуть Вискульт и о котором сразу вспомнил Лузгаш, могло повлиять на тамошнюю обстановку. Может быть, просто потому, что некто хотел выкрасть дорогую вещь. Или планировал заговор.

Ректор Степанов, однако же, приглашал меня в университет вовсе не для того, чтобы я занялся расследованием. В этой области я не был прославлен. Он желал, чтобы я прочел студентам курс лекций о жизни в мирах за Вратами и о прошлом Земли. А может, поделился бы кое-какими утраченными знаниями по физике. Ведь физика в прежние времена была совсем другой.

Меня привлекала возможность изучить нынешнюю физику. И наконец реально понять: что произошло в мире? Почему он стал столь сильно отличаться от других плоскостей реальности? Говорили, что в Краснодарском университете отличное оборудование и можно поставить практически любой опыт.

В открытые окна кареты задувал сухой теплый ветер из степи. Касым Нахартек, не привыкший путешествовать с удобствами, ерзал на мягком диванчике и то и дело высовывался поглядеть, все ли спокойно снаружи. Мы подъезжали к Кавказскому хребту. До перевалов оставалось несколько часов пути.

– Будешь учиться в университете? – спросил я Нахартека.

– Я бы с радостью, – ответил юноша. – Да только стар уже. Двадцать один год как-никак. Семь лет как школу закончил. А с тех пор только воевал.

– Ну, полагаю, курсы ускоренной подготовки у них есть, – предположил я. – Тебе ведь с техникой нужно научиться обращаться. Того и гляди, восстановят скоро Сотню-у-Врат, а тебя поставят капитаном стражи…

Молодой человек не удержался от улыбки:

– Сотню, конечно, нужно восстановить. На парометы надежда плохая. Сабля она и есть сабля. Мне бы лучше командовать научиться. Тактика, стратегия. Только в военную академию отец Кондрат чужих не принимает.

– Тебя научи – а ты на него войска поведешь, – сказал я с ухмылкой.

– Не поведу, – возразил Касым. – Учитель – это святое.

– Ты не поведешь – твой ученик или ученик твоего ученика поведет.

– Может быть, – пожал плечами юноша.

– Ты смотри, не говори никому, что у нас письмо к митрополиту, – наказал я Касыму. – Миссия тайная, лишний раз кричать о ней не нужно.

– Не скажу. Да и что я сказать могу, когда сам ничего не знаю?

– Не знаешь, так догадываешься, – усмехнулся я. – Отца Кондрата повидаем – и в университет.

– Куда прикажешь, – согласился юноша и отвернулся к окну.

Я еще раз засмеялся. Касым так и не научился относиться к своему начальнику с должным почтением. В его представлении я, видимо, по-прежнему оставался одиноким отшельником из заброшенной деревни. Но мне это даже нравилось. Кому нужны раболепные слуги? Надежный товарищ куда лучше…

Отец Кондрат, заранее оповещенный о нашем прибытии, принял меня и Касыма в зале Святого Георгия. Это был самый большой зал его резиденции. Здесь собирались большие церковные советы, расширенные заседания правительства, здесь же происходили приемы и награждения.

Собственно, приема как такового не было. Нас пригласили на церемонию награждения воинов, отличившихся в Бештаунской кампании.

Зал был заполнен священниками в рясах, военными в мундирах, гражданами в лучших нарядах. Здесь были и генералы, и рядовые, и солдаты, и рабочие, обеспечивавшие доставку грузов. Присутствовали и женщины в черных одеждах, наверное, вдовы и матери погибших.

Митрополит стоял на небольшом возвышении. Он был в черном облачении, на его груди сверкал в свете множества свечей большой золотой крест. Несколько церковников в праздничных белых, золотых и зеленых ризах расположились неподалеку.

– Мы собрались здесь по скорбному и торжественному случаю, – обратился отец Кондрат к собравшимся. – Сегодня мы почтим память погибших в славной Бештаунской кампании. И отметим заслуги тех, кто проявил доблесть в боях.

Митрополит помолчал, потом подал знак служителю в белой ризе, и тот вынес открытую черную коробочку. По распахнутой крышке пробегали радужные сполохи от того, что лежало внутри.

– Вдовам и матерям экипажа взорванного врагами парометного танка: капитана Силантьева, стрелка Кожанова и механика Грибова я вручаю алмазные кресты, высшую награду нашего государства. Члены семей всех погибших на войне получили уже достойную пенсию, но экипаж, прикрывавший свой остановившийся танк до подхода основных сил, и подбитый только третьим выстрелом вражеских баллист, заслуживает нашего преклонения. Слава павшим воинам!