ни стала к Габриэлю и его детям, я не являюсь частью этого. Габриэль обещал мне, что расторгнет брак, как только я окажусь в безопасности, если я этого захочу.

Но как бы часто я ни говорила себе, что мне нужна свобода, что я никогда не хотела быть запертой в браке по расчету и до сих пор не хочу, особенно если у меня есть чувства к мужчине, за которым я замужем, которых у него нет ко мне, — мне все труднее и труднее в это поверить.

Габриэль дал мне все инструменты, чтобы быть свободной. И как только мы вернемся в Нью-Йорк, когда Игорь оставит нас в покое, я впервые в жизни стану такой, если уеду. Впервые в жизни я буду независимой, с собственными деньгами, со всеми своими решениями. Это то, чего я всегда хотела.

Разве я не обязана себе это позволить? Хорошего ответа нет.

На следующий день после приезда охраны дона Габриэль заезжает на виллу за Сесилией и Дэнни, чтобы отвезти их в загон для уроков верховой езды. Мы с Агнес вешаем шторы в гостиной, а он ждет, прочищая горло.

— Белла.

С неохотой я поворачиваюсь. Я стараюсь избегать его как можно чаще, но это трудно. Он как будто хочет поставить себя на моем пути, хочет сделать так, чтобы нам пришлось поговорить, узнать друг друга получше. Я не знаю, что он от этого получает, кроме того, что нам обоим становится труднее.

— Что? — Я зацепляю конец левой портьеры, поворачиваясь на стремянке, на которой стою. — Тебе что-то нужно?

Мой голос резче, чем должен быть, я устала и истощена, у меня болят плечи, и все это изматывает меня. Но если Габриэль и замечает, то ничего не говорит об этом.

— Помнишь, я советовал тебе купить пару сапог для верховой езды? — Он озорно улыбается мне. — Спустись в конюшню через пару часов. Я хочу покататься с тобой верхом после того, как закончу урок с детьми.

У меня на кончике языка вертится мысль сказать ему нет. Я старалась не оставаться с ним наедине, прогулка верхом, даже с охраной, которая, несомненно, где-то рядом, как раз противоположное решение. Но я понятия не имею, сколько еще мы здесь пробудем. И какая-то часть меня хочет получить этот опыт, хотя бы раз. Думаю, Габриэль это знает, поэтому и подначивает меня.

— Хорошо, — соглашаюсь я, поворачиваясь обратно. — Встретимся там через несколько часов.

Честно говоря, я не знаю, что надеть для верховой езды, кроме сапог. Я выбираю джинсы и черную футболку из мягкого хлопка, которая хорошо сидит на мне, прекрасно понимая, что слишком задумываюсь о мнении Габриэля по поводу моей одежды. Не должно быть важно, что он думает о том, что я ношу, но, к сожалению, это так.

Одевшись, я отправляюсь в конюшню и подхожу к паддоку как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из служащих ведет пони в конюшню, а Сесилия и Дэнни направляются к одной из машин с Альдо. Габриэль замечает меня, и на короткую секунду, когда наши глаза встречаются, я вижу, как светлеет его лицо.

Это напоминает мне о том, что сказала Клара. Что, возможно, мы оба отговариваем себя от чего-то хорошего, потому что боимся.

А что, если это правда?

— Я попросил их оседлать для тебя очень спокойную лошадь, — с ухмылкой говорит Габриэль, когда я подхожу. — Ты ведь никогда раньше не ездила верхом, верно?

Я качаю головой.

— Определенно нет.

— Хорошо. Ну, Милашка не сделает ничего, чего бы ты от нее не хотела. Она немного старше и очень спокойная. — Он ведет меня к проходу в конюшню, где я вижу двух привязанных лошадей. Одна — красивая золотисто-коричневая, с белой полосой по морде и белыми носками. Она смотрит на меня ленивыми карими глазами, жуя морковку, которой ее кормит молодой человек, сидящий в седле.

— Полагаю, это Милашка?

Габриэль хихикает.

— Ты правильно полагаешь. — Он кивает в сторону другой лошади — высокой, стройной, темно-серой с черной гривой и хвостом, которая беспокойно топчется рядом с Милашкой. — Это Гром. Он немного более вспыльчивый. Но ничего такого, что могло бы вызвать проблемы. Он отставной скакун.

— О. — Я смотрю на Грома с некоторым подозрением. Я бы точно не хотела на него садиться, он выглядит так, будто хочет хорошенько побегать, а еще кажется, что падать с него очень далеко. Милашка ниже ростом и коренастее, и это меня успокаивает.

— Я помогу тебе подняться. — Габриэль ждет, пока молодой человек закончит, а затем отстегивает Милашку и ведет ее к деревянному блоку, установленному у входа в конюшню. — Просто встань на него, и я помогу тебе подняться. Милашка просто постоит здесь, когда ты окажешься у нее на спине, пока ты устроишься, а я займусь Громом.

Я киваю, чувствуя, как нервы сжимаются в животе. Но я хочу попробовать. Я побеждала страхи, которые казались мне гораздо более непреодолимыми, чем этот, и я не хочу, чтобы лошадь стала тем, с чем я не смогу справиться.

Рука Габриэля ложится мне на бедро, когда я ступаю на колодку. Мой живот тут же сжимается, по телу разливается жар, а рука крепко сжимает переднюю часть седла, на которой он покоится. Я чувствую его прикосновение, как клеймо, даже через джинсы, и мое сердце бьется быстрее, пульс пульсирует во впадине горла.

Когда он помогает мне подняться, а его рука почти сразу же покидает мое бедро, мне приходится проглотить разочарование от того, что я лишилась его прикосновения. Я хотела, чтобы его рука осталась там, и я сразу же отгоняю эту мысль, так быстро, как только могу.

Вместо этого я смотрю, как он идет по проходу, отцепляя Грома и ставя одну ногу в стремя. Он легко взбирается на высокую темно-серую лошадь, причем делает это без особых усилий, и берет поводья в руки, пока Гром пританцовывает из стороны в сторону, явно желая отправиться в путь.

— Давненько я не ездил верхом, — язвительно замечает Габриэль. — Но это возвращается.

— Очевидно. — Я бы никогда не догадалась, что он не проводил все свое время верхом. На лошади он выглядит расслабленным и элегантным, его темные волосы зачесаны назад и слегка завиваются там, где они заправлены за уши. В свете позднего полудня, когда Милашка следует за ним и Громом, я замечаю, что он стал гораздо более загорелым, а его мышцы подтянутыми и упругими. Лето здесь тоже пошло ему на пользу.

— Я отведу нас по тропе, которая ведет к другому озеру —