Это означало, что Энрике, Зофья, Лайла… умрут.

– Ты хочешь, чтобы я позволил ей умереть? – спросил Северин. – Но ведь… она тебе нравится.

Матриарх бросила на него грустный взгляд и, казалось, постарела еще на десяток лет.

– А тебя я люблю, – сказала Дельфина. – Я всегда любила тебя, и посмотри, что мне пришлось сделать.

Любовь? Северин уже много лет не слышал, как она произносит это слово.

Матриарх убрала свое Вавилонское Кольцо со столба, и мнемоэкран погас. И все же у Северина перед глазами стоял яркий свет струн золотой лиры, а в ушах все еще звучали слова матриарха: Пока он дурачится, думая, что в жилах девушки течет кровь Забытых Муз.

Дельфина сказала это таким тоном, словно не просто знала о том, что Лайла не относится к древней родословной: она знала, кто является потомком Забытых Муз.

– Давным-давно я дала обещание защищать тебя, – сказала она. – Заботиться о тебе.

Северину захотелось плюнуть ей в лицо.

– Чтобы заботиться обо мне?

– Иногда защита… и любовь… требуют, чтобы ты сделал сложный выбор. Как тот, о котором я прошу тебя сейчас. Я показала тебе все это, чтобы ты мог сделать свой выбор. У меня не было такой роскоши, – сказала Дельфина. – В твоих жилах течет кровь Забытых Муз, Северин.

Северин уже открыл рот, но тут же закрыл его. Ничего не приходило ему на ум, и все, что он мог сделать, – это уставиться на нее в оцепенении.

– Все эти годы я оберегала тебя от людей, которые могли бы использовать твою силу против тебя. Которые могли бы использовать тебя в своих целях. Вот почему я должна была держать тебя подальше от Ордена. Что касается теста на право наследия, твоя кровь могла бы просто сломать Сотворенные предметы, с помощью которых он проводится. Мне пришлось прятать тебя от самого себя, – Дельфина тяжело сглотнула, теребя свое Вавилонское Кольцо. Когда она снова заговорила, ее голос дрожал от горя. – Но я пыталась помочь, как только могла. Когда я увидела, как твой первый опекун с тобой обращается, – я подарила Тристану цветы аконита. Я думала, что Клотильда станет твоей матерью, но она была слишком жадной, и мне пришлось забрать тебя из-под их опеки. Я была твоим первым инвестором, когда ты решил построить Эдем. Я сражалась за тебя с бокового фланга. Каждый день я оплакивала жизнь без тебя.

В голове Северина что-то щелкнуло, и это было похоже на тростинку, попавшую в бурный поток реки: она просто не могла выстоять против такой мощи. Он был наследником древней родословной. У него в голове просто не хватало места, чтобы осмыслить, что это значило, а точнее – чего это не значило. Он мечтал унаследовать свой Дом, но со временем это стремление увяло в его душе, сменившись желанием, которое охватывало целую вечность. Теперь он мечтал стать богом и снова ощутить ту мимолетную неуязвимость, которую он получил благодаря Падшему Дому. Все это время он думал, что подвел всех, потому что не смог найти Божественную Лирику, но секрет ее силы скрывался в его венах. Он чувствовал себя так, словно ему вмиг отпустили все грехи.

В этот момент левиафан снова начал шататься из стороны в сторону. В тишине раздался скрежет ломающегося металла. Левиафан почти освободился от пут. Скоро он полностью погрузится в озеро, и его брюхо наполнится водой.

– Ты должен сделать выбор, Северин, – быстро сказала Дельфина. – Спасаться или умереть.

Он не мог произнести ни слова, и вдруг Дельфина опять заговорила, словно за эти несколько секунд она успела заглянуть ему в голову.

– Тебе нужно сделать выбор, с которым ты сможешь жить. Он необязательно должен тебе нравиться.

Она подняла нож и разрезала его путы. Его руки были свободны, и выбор оставался за ним.

Северин цеплялся за слова Дельфины, совсем как в детстве. Он бросил взгляд на спящего Гипноса, а затем – на серебристый потолок, где Лайла стояла, низко склонив голову, Энрике безвольно лежал на боку, а Зофья оцепенело смотрела на лед, пока по щекам ее текли слезы. Он хотел защитить их. Он безумно хотел загладить свою вину. Он хотел быть богом.

Но он не учел того, как боги принимают решения. Боги сжигают город и щадят ребенка. Боги кладут золото в ладони нечестивых, не оставляя праведникам ничего, кроме надежды. Он мог бы пощадить троих и пожертвовать одним, и, возможно, – основываясь на чистом расчете – в этом была своя кровавая логика. Лайла умрет, если лира заиграет. Лайла умрет, если лира промолчит.

Он закрыл глаза.

Вздохнув, он не уловил ни запаха металлических костей левиафана, ни запаха малиново-вишневого варенья. Его легкие наполнились ею. Розы и сахар, блестящий шелк ее кожи, сила ее улыбки… достаточно могущественная, чтобы изменить ход глубоко укоренившихся желаний.

Он открыл глаза, засунул руку в карман и вытащил нож Тристана. Лезвие мерцало тусклой полоской яда Голиафа. Когда он повернул нож, на его ладони блеснул шрам. Даже в темноте он мог различить бледную сеть своих вен и очертания бегущей по ним крови.

Ты всего лишь человек, Северин. В этом и заключалась вся ирония.

Ему необязательно было оставаться таким.

Чтобы стать богом, Северин должен был отказаться от всего, что делало его человеком. От всех своих сожалений и даже от любви. Иногда любить – значит причинять боль. И он будет любящим Богом. Северин поднял глаза на Дельфину и почувствовал, как его сердце снова покрывается коркой льда.

– Я сделал свой выбор.

Ухо Энрике – или то, что от него осталось, – пульсировало от боли.

Он медленно дышал через нос, стараясь не обращать внимания на подтеки крови, стекающие по шее, и вместо этого сосредоточился на тонкой луне ледяного грота. С каждой секундой она становилась все тоньше. Прошло почти десять минут, а Руслан все крутил и крутил нож. Ледяной пол грота начал раскалываться. Из трещин сочилась вода. Энрике попытался заговорить, но грубый кляп не позволял ему раскрыть рот. Каждая частичка его разума кричала, что это конец. Он умрет здесь, в этом холодном месте, пахнущем солью и металлом, совсем не похожем на залитую солнцем землю Филиппин.

И во всем виноват он сам.

Сквозь пьяный туман боли ему в голову пришла мысль о том, что лишиться именно уха было очень символично. Навязчивое желание быть услышанным заставило его поделиться решающей информацией, которая обрекла их всех. Руслан увидел в нем слабость и превратил ее в оружие. Он снова и снова прокручивал в голове то, что сказал Руслан, когда тащил их в грот. Напевая себе под нос, он заткнул им рты, а потом схватил Энрике за лицо и прижался к нему лбом.

– Спасибо, друг мой, что доверился мне, – сказал Руслан. – Знаешь, я всегда думал, что мне суждено найти Божественную Лирику… теперь я верю, что нуждаюсь в тебе. И я всем сердцем понимаю, что мои поступки кажутся жестокими… но я думаю, ты понимаешь. Все это ради знания, правда?