– Ах, так вот как оно работает, – хмыкнул Джек. – Оно хоть того стоило? В медвежьих комедиях [22] участвовать.

– Ну, если переживу эту осень, то смогу уйти на пенсию уже весной и безбедно жить до конца своих дней.

– Не хочу тебя расстраивать, но ты ее не переживешь. Закон есть закон. – Джек сунул большой палец за уцелевшую подтяжку и, развернувшись на каблуках дерби, двинулся прочь, оставляя фонтан, алтарь, предателей и разруху позади. – Когда я казню Ламмаса, я приду казнить тебя.

– Хорошо, – кивнул Ральф ему вслед. В его прокуренном хриплом тембре звучало что‐то, что показалось Джеку облегчением. – Но сначала разберись с Ламмасом. Пусть у тебя получится.

Клематисы, как и кровь, теперь были всюду. Лужи с ними, извергнутые туристами и жителями, хлюпали у Джека под подошвами. Вся городская площадь напоминала красно-фиолетовое море. Похолодевший ветер трепал брошенные шатры, сломанные прилавки лежали на земле в окружении разбросанных амулетов, книг, тотемов и раздавленных тыкв. Даже самые жадные торговцы кинулись бежать, оставив вещи, когда поняли, что началось. Джек никогда не забудет, как люди метались и падали, давились кровавыми лепестками, что все лезли, лезли у них изнутри. Несколько умерло на месте – как правило, то были старики, но большинство просто мучительно кричало. Всех, у кого обнаружились симптомы клематисовой лихорадки, госпитализировали, но Джек сомневался, что даже местный ковен сможет им чем‐нибудь помочь. Утешало лишь то, что болезнь, похоже, была не заразной: пока Джек в пылу всеобщей истерики бросался от человека к человеку, он увидел, как один юноша поцеловал свою девушку, чтобы успокоить. Из ее губ к его губам прижимались цветочные лепестки, но спустя несколько часов, когда девушка все‐таки задохнулась у него на руках, юношу недуг так и не коснулся. Очевидно, причина была не в воздухе, а может быть, в еде… Хотя какая уже разница, когда лекарство в любом случае можно найти лишь у одного человека?

В тот момент у Джека что‐то кольнуло в груди, и он немного наклонился вперед. Барбара будто тоже почувствовала это, туго обвилась вокруг его лодыжки жгутом.

– А? Барбара? Нет-нет, я не проиграю так просто, обещаю, – успокоил он ее, жужжащую. Джек не любил врать, поэтому в любую ложь отчаянно заставлял верить и самого себя тоже, настолько, что она мало-помалу становилась правдой. – Ты хорошо позаботилась о той беременной женщине. Ее забрали, да? Умница, умница.

Барбара вернулась к нему со Старого кладбища, еще когда он стоял у фонтана, не в силах ни подойти к нему ближе, ни уйти прочь, парализованный тем, как, оказывается, больно не суметь выполнить обещание. Только Барбара, нежно к нему прильнувшая, заставила тогда Джека наконец‐то отпустить последнего прямого потомка Розы и перестать мысленно молить ее о прощении. Барбара же и прикатила к нему с кладбища потерянную тыкву – опять треснутую, но более-менее пригодную для носки. Джек подобрал ее – выпрашивать у Наташи новую, уже третью за месяц, было чревато – и двинулся домой. К тому моменту пострадавших людей на площади не осталось, автобусы с уцелевшими туристами разъехались, и Призрачный базар полностью опустел, действительно превратившись в безликое привидение той радости, что здесь царила.

По пути до Крепости Джек хорошенько почистил свою тыквенную голову и привел ее в божеский вид, умыв в Немой реке. Заодно он умылся сам – протер руки, шею, немного одежду – и передохнул. В левом подреберье, прямо возле сердца, пульсировало при каждом шаге, отчего Джека то и дело бросало из жара в холод и обратно. Из-за этого домой он не вошел, а ввалился, но тут же выпрямил спину и взял себя в руки, когда обнаружил в гостиной Франца, разлегшегося на тахте.

– Ах, Джек! – Он сразу вскинул руки в театральной манере. – Фестиваль в этом году выдался просто головокружительный, ты согласен? Нет, крышесносный! Выходишь на улицу, и прямо‐таки башку срывает от…

– Я понял, Франц, – вздохнул Джек. – Ты видел, как я ходил по площади без головы.

Франц улыбнулся от уха от уха.

– Ага, видел. Так вот о твоем безбашенном поведении… – И он продолжал сыпать однотипными шутками пулеметной очередью.

– Очень свежо и оригинально, Франц. Молодец, продолжай стараться.

Под этот юмористический аккомпанемент Джек прошел к зеркалу в прихожей, снова снял тыкву – после долгого дня от любой тяжести ныли плечи – и отложил ее на комод, заставленный парфюмерными флаконами Франца и губными помадами Лоры и Титы. Затем он посмотрел в зеркало и поправил кружевной воротник. Пальцы за ним проваливались в пустоту горловины, и Джек, несмотря ни на что, заставил себя подбадривающе улыбнуться своему отражению. Точнее, он представил, как улыбается.

– Мы в полной заднице? – спросил Франц из гостиной.

– В беспросветной, – честно ответил Джек.

– Тебе тут, кстати, трезвонят на домашний уже несколько часов, – сообщил Франц, потягиваясь. – Фанатки, наверное.

– Знаю, – сказал Джек. – Но вряд ли это фанатки.

Только он успел задуматься о том, как же ему унять волнения в городе, стационарный телефон зазвонил опять, да так, что аж начал подпрыгивать на своей тумбе-консоли. Джек, однако, удивлялся не столько количеству этих звонков – они и впрямь стали следовать дин за другим, сколько тому, что возмущенные жители и местные репортеры до сих пор не осаждали Крепость. Очевидно, худшее начнется завтра. Значит, и разбираться с этим Джек тоже будет завтра. Сейчас были проблемы поважнее.

– Как девочки? В порядке?

– Титания все еще в больнице, пытается «договориться» с цветами, как она выразилась. Не понял, что это значит, но, надеюсь, что поможет. А Лора, как всегда, наверху. – Франц откинул голову на спинку, посмотрел в потолок и прислушался. – Не верю, что говорю это, но она, похоже, плачет. Полчаса назад успокоилась и начала играть, а теперь вон опять. Наверное, из-за Наташи. Она ведь прямо у нее на руках, ну, это…

– Что?

Джек встрепенулся и замер, как тогда, когда увидел Винсента Белла подвешенным на фонтане. Всех, кого Джек терял, он терял одинаково болезненно, независимо от того, любил или нет. При мысли же о Наташе, которую он видел всего пару часов назад, бойко раздающую указания волонтерам и официантам, у него и вовсе чуть не подкосились ноги.

– Она не умерла, – поспешил утешить его Франц, наполовину свесившись с тахты и размахивая оттуда руками. – Но в коме. Говорят, ее ввели в нее искусственно, какая‐то проблема с легкими… У нее, оказывается, бронхиальная астма от цветения, вот она в Самайнтаун и переехала, где цветения не бывает никогда. Ты не знал?

«Конечно, знал, – хотелось ответить ему. – Но забыл». Держать ее вдали от Ламмаса нужно было в первую очередь. Однако