– Скажи там, что одна уже сбежала, – крикнула Раиса, не сводя с него глаз. Женщина слегка пригнулась и даже выставила вперед руки, как вратарь, ожидающий атаки на свои ворота. – А этого я постерегу!

И тут Дима не удержался – его буквально разрывал изнутри назревающий истерический смех. Упав на кстати подвернувшееся бревно, он ушиб ногу и от этого захохотал еще громче, растирая пострадавшее место. Он задыхался, давился, вытирал слезы, указывал то на одну женщину, то на другую и хохотал, хохотал, не переставая…

Те оцепенели. Елена Ивановна, крайне озадаченная, застыла у калитки, а Раиса, от неожиданности утратившая боевой настрой, уставилась на него, недоуменно сдвинув брови.

– Припадочный, что ли? – неуверенно произнесла она. – Лен, ты это за ним замечала?

– Да он притворяется, – отозвалась та, не сводя глаз с врага. – Это он, чтобы ты расслабилась! Чуть отвернешься – удерет!

– Товарищи женщины. – Дима с трудом набрал полную грудь воздуха и, задержав его, немного успокоился. – За кого вы меня принимаете?

Женщины ответили неприязненным молчанием и прокурорски-пронзительными взглядами. Он встал с бревна и отряхнул джинсы:

– Чудесный день. Вы, Елена Ивановна, не зря прожили это утро. И выпили, и подрались, и в уголовщине меня обвинили, и человека в Москву напрасно погнали, ради развлечения… Не хватит ли?

– Человека! – с ненавистью бросила та, будто выплюнув это слово. – Кто это человек – твоя гадина, что ли?

– А кто же она, по-вашему? Кажется…

– Да кто-кто! – грубо перебила его Раиса, уперев руки в полные бока и снова приняв воинственную позу. – Отравительница!

– Она Гришу убила! – поддержала ее подруга. – Слава богу, тот перед смертью пришел в себя, сказал кое-что сестре! Вот погоди – дождемся результатов вскрытия, тогда Рая молчать не станет! Я и так ей сказала – заяви на нее сразу, а она не хочет вот так, наобум… Не смей звонить этой твари, пусть сюда возвращается! Тут ее встретят!

– Даже если сбежит – не уйдет, – мрачным густым голосом произнесла Раиса. – Поймают.

У него внезапно закружилась голова – то ли это сказалось переутомление последних дней, то ли сдали напряженные нервы. Дима прикрыл глаза, сделал глубокий вздох и ощутил холод во всем теле – как будто снова спустился в глубь земли по откопанной лестнице.

– А вы что – не знали? – осторожно спросила Раиса, глядя на его побледневшее лицо. Он открыл глаза, и головокружение сменилось сильной головной болью, давящей на лоб и виски. – Вообще-то я ведь не вас обвиняю… Гриша про вас лично ничего не сказал.

– Не успел, наверное! – не сдавала позиций Елена Ивановна. – Он же с ней спит! Какие тут могут быть секреты!

– Эй, как вас там! – уже озабоченно обратилась к нему Раиса. – Хотите сказать – она не при вас ему поднесла последний стаканчик?

– Последний что? Извините! – Он рывком стянул свитер и отбросил его, оставшись в майке, – теперь ему стало очень жарко, в висках заколотилась кровь. – Кто поднес?

– Да ваша красавица, эта Марфа. Гриша как пришел в себя перед смертью, – Раиса быстро вытерла вдруг наполнившиеся слезами глаза, – я его сразу спросила: «Что же такого выпил, окаянный?! Ты же теперь при деньгах, начал коньяк пить – ну и пил бы дальше! Нет, дряни какой-то наглотался!» А он, бедный, еле говорит, кровью плюется… Но я все ж расслышала. Он сказал: «Да мы и пили коньяк, я, Анна Андреевна и новые хозяева. А потом как все разошлись, я проснулся, мне хозяйка на дорогу еще стаканчик чего-то поднесла, я пошел домой… И все! Так скрутило, что я сразу понял – вот он, мой конец». Я сразу из больницы побежала к Анне Андреевне, та сказала, что ей плохо не было и что бутылку у нее забрали.

– Этой язве еще коньяк подносили, – усмехнулась Елена Ивановна. – Когда утром в милиции стали меня спрашивать – не знаю ли какой старушки соседки с таким именем, я сразу поняла, что она тут побиралась. Эта все за версту чует – где подадут, где нальют! Адрес им сказала, думала, они из нее что-то выбьют – как же! «Извините, бабушка, что потревожили…» А она, гадюка, многое знает, если ее потрясти!

– Как вас, Дима, что ли? – не слушая подругу, обратилась к нему Раиса. – Что вы такой… Будто тоже чего-то глотнули! Я вас как человека спрашиваю – подносила эта Марфа что-то, кроме коньяка, моему брату? Я же не вас обвиняю, я вообще понять не могу, чего его травить было, несчастного! Кому это нужно-то?!

И снова вытерла слезы. Дима слышал, как сердце колотится у него в ушах. Добрести до дому и лечь, хоть на пол – вот чего он хотел. Но на дорожке стояла Раиса, и ее было не обойти. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким слабым и больным.

– При мне мы пили только коньяк. – Он взвешивал и проверял про себя каждое слово, прежде чем выпустить его на волю. – Потом я пошел провожать Анну Андреевну, остаток коньяка она взяла с собой.

– Побирушка! – просвистела шепотом Елена Ивановна.

– На полпути она сказала, что доберется сама. Я вернулся, на участке уже никого не было. Ни рабочих, ни Марфы, ни вашего брата. Вернулась Марфа – она проводила рабочих в общежитие. Увидела, что вашего брата нет, и тоже удивилась. Это все! И бога ради, – он слегка пришел в себя, головная боль чуть притихла, – зачем ей эта уголовщина?! Что она выигрывает от его смерти, сами подумайте?! Это выгодно только его наследникам, которые получат деньги!

Последняя фраза свела на нет весь положительный эффект его рассудительной речи. Раиса побагровела, сложила полные губы в трубочку, будто собиралась свистнуть, но не свистнула, а разразилась потоком брани.

Елена Ивановна, кипя от возбуждения, выкрикивала что-то бессвязное, с громадным интересом глядя на подругу, которая вдруг обрела в ее глазах новую, таинственную привлекательность. Зная ее патологическую недоверчивость к людям, Дима с уверенностью мог сказать, что сейчас она про себя окрестила подругу отравительницей, не вычеркнув, впрочем, из числа подозреваемых Марфу.

– Деньги?! – Раиса задыхалась от гнева, и ее лицо приобретало совсем уж баклажанный, апоплексический оттенок. – Он сам их отдал, сам! Ради денег?! Да ты как такое выговорил, щенок, паршивец, как ты… А-ах!

– Да не рви ты горло, – фальшиво соболезновала подруга, – никто его не послушает. В милиции раскопают, кому было выгодно, будь спокойна. А кстати, Раичка… Деньги… Это же как бы наследство?

– Ну? – выкрикнула та, не сводя с Димы взгляда бульдога, увидевшего миску сырого фарша. – Наследство, конечно! Он сам мне их отдал! Свидетели есть – муж, дети, все! Мне даже в милиции на станции говорили, чтобы я больших денег ему с собой не давала – убьют!

– Милая, да все всё знают. Наследство он оставил у тебя, но ведь не все же тебе. Раз это наследство – Люда тоже имеет часть, как дочь.

Такого удара в спину Раиса не ожидала. Она резко замолчала, словно кто-то забил заглушку ей в горло. От такого резкого контраста неистового ора и тишины Диме даже стало жутко.