— Нойон Амирхан, великий баскак!

Амирхан небрежно склонил голову и проговорил с ужасающим акцентом:

— Менду, хоняс Ира-сылау!

Ярослав Всеволодович поклонился нойону с некоторой растерянностью во взгляде.

— Отсюда, из Владимира, — продолжал Гийом, — Амирхан будет следить за княжеством и собирать «ордынский выход».[153] Он назначит малых баскаков в Суздаль и Ростов, Москву и Тверь, Ярославль и прочие города этой страны. Здесь, во Владимире, будет располагаться дворец великого баскака.

Познакомив присутствующих со своим господином, брат Вильгельм вывел на свет монахов.

Оба приземистые и полные, монахи походили друг на друга, как двойняшки, но отличались темпераментом — брат Михаил выглядел энергичным, бодрым и жизнерадостным, а брат Николай, похоже, происходил из редкостных лентяев, был склонен к лёгкой меланхолии и глубокой задумчивости.

С достоинством оглядев баскаков, Ярослав Всеволодович представил им Пончика, отрекомендовав как Олександра, слугу княжьего, и поручил его заботам посланцев Орды.

— Проведёшь их по всем погостам, — велел великий князь, — в Суздаль сводишь… Вахрамея своего прихвати, а я Сатмаза с тобой пошлю, а то народ тут злой, жадный. Не то что за десятину — за тысячную долю удавится!

— Всё исполню, княже, — поклонился Шурик, холодея в душе.

А делать-то нечего. Заришься на шубу боярскую? Изволь отрабатывать будущее возвышение…

Начали в тот же день. Покинув Печерний город, баскаки проехали в Ветчаной. Посланцев сопровождала сотня Сатмаза, сменившего Акуша в чине окольничего, и Пончик с Вахрамеем.

— Как будто в полюдье отправились, — ворчал Вахрамей.

— Полюдье и есть, — сказал Александр, — мы же, как-никак, десятину собираем. Угу…

— Для кого?

— Не для кого, а куда. В Орду.

— То-то и оно, что в Орду. А придёт время князю дань собирать, что ему достанется? С погорельцев-то? А? Ох, чую я, будут нам хлопоты… Да что — хлопоты! Тут и прибить могут, никакой Сатмаз не спасёт. Распнут нас и скажут, что так и было!

— Не распнут… — сказал Пончик без большой уверенности. — Угу…

Ветчаной город представлял собой сплошное пожарище — одни печи торчали, как памятники на кладбище. Два-три дома уцелело чисто случайно, и жили в них как селёдки в бочке — не повернуться. А бездомные пристроились кто куда — по банькам расселились, по сарайчикам, кто из брёвен обгорелых наскоро избёнку соорудил, кто и вовсе в шалаше жил, на лесоповале надрываясь, ошкуренные брёвна тягая и венцы выкладывая без продыху.

Хоть и март был на дворе, а снег и не думал сходить, и лёд на Клязьме держался крепко. Солнце вроде и ярко светило, но морозец щеки пощипывал, будто напоминая — весна весной, а и зиме ещё не конец. Оттого и народу много слегло — пережившие пожар и разорение хворали через одного, лишившись тёплого угла, простужались, чахли. Отболевших своё не хоронили, оттаскивали к тем, кто с февраля дожидался ростепели в амбарах да клетях. А тут и голодуха ещё — тех, кто с утра себе болтушку из муки делал, чуть ли не за богатеев держали. Иным и того не доставалось.

Пончику было очень стыдно за свой упитанный вид перед мужиками и бабами, поднимавшими заново Ветчаной город. Люди смотрели на него, на баскаков, на бойцов Сатмаза с усталой покорностью — не знали, так чуяли, по какой надобности к ним княжьи слуги явились. Небось не с помощью пришли, а как всегда — последнее отнять.

— Это баскаки хана Батыя, — с неловкостью сказал Пончик, — они проследят, чтобы десятину взимали по справедливости и никого не обошли…

— Ага, — кивнул нечесаной головой мужик в худом армячишке, топчась в рваных лаптях, — три шкуры сняли, за четвёртой пришли. Погодили бы чуток, не отросла ишшо!

— Поговори мне ещё! — прикрикнул на него Сатмаз.

— Не беспокойтесь, люди добрые, — расплылся в улыбке брат Николай, зажурчал: — Мы ж не грабители какие, не звери, видим, что трудно вам, и отдавать нечем. Пока. Мы попозже с вас спросим, к осени ближе…

— Но тогда уж не обессудьте, — развёл руками брат Михаил.

Гийом лишь покивал согласно и передал Пончику пожелание нойона Амирхана:

— В Суздаль.

— Едем, — сказал Александр. Он всё ломал голову — признал ли его барон или, как и князь, подзабыл? Гийом же ни словом, ни взглядом не подавал и знака малого о былом знакомстве.

Выехать из Ветчаного города можно было в любом месте — ничто не загораживало дороги. Ни домов нет, ни частокола на валу, а ров так плотно забило снегом, что копыта коней почти не увязали в нём.

И отправилась вся кавалькада в Суздаль.

«Что же это такое творится, — в унынии и растерянности думал Пончик, — Олега ругал, предателем обзывал, а сам? Я же к князьям шёл помогать, народ спасать от погибели! А выходит, что пособничаю обирать его… И кто я после этого?..»

— Не, не полюдье это, — молвил Вахрамей. — Всё как-то не по-людски.

— Можно подумать, — фыркнул Пончик, — прежний-то князь стеснялся подати собирать.

— Да уж куда там! Стеснялся он… Всё вытрясал, что было, ещё ты и должен оставался. Но баскаки… Уж на что князя не любили, а на баскаков ещё пуще злобиться будут!

За голыми деревьями, за снежной равниной с полосами голой чёрной земли, показался Суздаль — белокаменные стены, колоколенки, приземистые палаты. Небо прояснилось, и город смотрелся как на картинке, веселенький такой городишко. А вот населению его не до веселья было. Хоть и устояла при пожаре большая половина домов, а только в них голо было и пусто. Печи-то растапливались, тепло шло, а ставить в печь было нечего. Жили случайными находками да заначками — кто от монголов зерна припрятал мешочек-другой, кто сальца утаил шмат добрый, а чаще всего на стол репа попадала. Вот и вся еда.

Купечество-то, хоть и перепуганное, а оправилось быстро, подсуетилось, клады отрыло, по глухим селам прошлось, сменяло на деньгу припасов разных. О боярах и речи нет, а что маленьким людям делать? Где пропитания искать? Летом-то способнее будет — и ягода пойдёт, и грибочки, поля-огородики, так ведь до лета ещё дожить надо. А как?

Народ уже будто ждал прихода баскаков — большая толпа скопилась за расколоченными и до сих пор не починенными воротами Суздаля.

— Княжье дело! — громко оповестил всех Сатмаз.

Пончик храбро въехал в город, направляясь к толпе, но тут Гийом решительно выступил вперёд.

— Здравы будьте, суздальцы, — поклонился он шумному сборищу, и люди начинали смолкать, с удивлением и неприязнью поглядывая на чужаков. — Мы баскаки, посланы ханом Батыем собрать с вас десятину, что полагается Орде…

— А вот вам! — завопила худая старуха в богатом тулупе, с распущенными седыми космами, и показала баскакам кукиш. — Вот вам, а не десятина! Ишь, чего захотели! Вы же всё, всё вынесли от нас, ничего не оставили! Десять десятин отобрали сразу, а вам всё мало?!