Глаза с расширенными зрачками, покрытые пеленой желания, затягивали как в омут. Джеймс поднялся до моего лица, долго смотрел в глаза, впитывая моё ответное желание, моё разрешение на все его действия, мою покорность отдаться этому мужчине, которого я люблю больше жизни. Склонился к губам в чувственном поцелуе, сводя с ума от желания получить больше. Руками он нежно гладил вдоль рук, по телу, даря ласку и тепло.

Когда его губы оторвались от моих, я издала рваный вздох, и Джеймс потянулся чтобы выпить его. Затем его губы прошлись вдоль шеи вниз, замерли в районе декольте, пока руки освобождали меня от одежды. Я напряглась.

- Что такое, Марти? – хрипло спросил Джеймс.

- Я… у меня там… шрамы, я стесняюсь, – сжалась я в комок.

- О, боги, Марти-ина, – выдохнул Джеймс отстраняясь, чтобы заглянуть мне в глаза. – Девочка моя, как ты думаешь, кто тебя держал на руках, когда тебе делали перевязки? Кто помогал залечивать твои раны и накладывал мази? Глупышка, я так тебя люблю, что всё в тебе для меня идеально, а шрамы – это твоя изюминка, мой личный фетиш. Да от одной мысли, что их буду видеть только я и целовать каждый их миллиметр, у меня сводит в паху как у подростка. Звёздочка моя, золотко моё, – целовал мне лицо Джеймс, – ты даже представить не можешь, как сильно я тебя люблю. Какие шрамы, о чём ты…

Джеймс стал щекотно покусывать, отчего я захихикала. Мне было тепло с ним, хорошо и легко. Как и должно быть.

- Даже если я поправлюсь на сто килограмм? – смеясь, уточнила я.

Нет, ну надо знать до брака, к чему быть готовой.

- Даже на двести. Даже когда тебе будет сто лет, – не давая говорить мне ещё глупости, на предупреждение сработал Джеймс. – Даже если у тебя вдруг вырастут рога…

- Эй-эй, с чего бы? – возмутилась я. – Рога могут вырасти только по твоей вине.

- Хорошо, даже если у тебя вырастет прыщ или бородавка на носу, я всё равно буду любить тебя также сильно, – не прерывая поцелуев, поправился Джеймс.

- Фи, бородавка, – скривилась я. – Если так, тогда ты точно меня любишь.

- А ты что, не готова меня любить с бородавкой на носу? – деланно удивился Джеймс.

И начал меня щекотать, так, что пока смеялась и изворачивалась, не заметила, как осталась без платья.

- Так, хотел уделить внимания вам, – голова Джеймса были на уровне моей груди, он легонько сжал груди руками и театрально вздохнул с сожалением. – Придётся вернуться к вам попозже.

Джеймс стал целовать шрамы. Как и обещал, прошёлся по каждому миллиметру всех что были. А я плавилась в неге, в той ласке и нежности что он дарил, от его жаркого дыхания, от ощущений от его поцелуев, которые он как метки оставлял на любимой женщине.

В какой-то момент Джеймс увлёкся и сорвался с нежности на страстное желание обладать, присвоить, скорее заполучить то, что желал заполучить давно. Ласки стали настойчивее и ощутимее. Когда сильно сжал рукой в районе талии, а я издала стон, который он потянулся выпить, прошептал:

- Прости, трудно сдерживаться. Если будет больно, говори.

Джеймс снова потянулся к губам, но теперь он не просил, не спрашивал, он требовал и сминал, утверждая своё право обладания этими губами, этим телом.

Освободил от белья грудь, нетерпеливо рыкнул и захватил одну губами. Рукой ритмично сжимал вторую. Насладившись вкусом одной, перешёл к другой. Я выгибалась, желая большего. Мои руки блуждали по плечам и спине Джеймса, запутались в его светлых прядях.

Когда я издала особо нетерпеливый стон и вонзила ногти в спину Джеймса, он довольно рыкнул:

- Нетерпеливая крошка Мартина. Дай мне насладиться твоим вкусом.

Он оставил грудь в покое, дорожкой поцелуев спустился по животу до пупка, обведя его языком, а потом ниже, прикусывая нежную кожу после каждого поцелуя. Я закричала в истоме и дальше мои воспоминания и ощущения слились в яркие пятна. Я не знала, что я могу издавать такие звуки от наслаждения. Но я их издавала, я плавилась от изысканных и настойчивых ласк Джеймса, и мне было так хорошо, как никогда и ни с кем не было хорошо. Это было что-то волшебное, уносящее меня на облака с этой бренной земли, и откуда совсем не хотелось возвращаться. Время перестало иметь свою власть в том состоянии собственной эйфории, в мире, который мы создали, соединившись вдвоём.

Джеймс пытался не спешить, доставить удовольствие неторопливыми глубокими движениями, но первое соитие всегда не даёт насладиться всеми ощущениями сполна. Слишком сильны ощущения, слишком чувственно каждое движение, каждое прикосновение, словно разряд маленькой молнии. Наслаждаться полными ощущениями получается со второго или третьего раза. Мы заснули с Джеймсом под утро, не выпуская друг друга из объятий. Переплелись руками, ногами, прядями волос.

- Я люблю тебя, – чмокнул меня в нос, засыпая Джеймс. – Я никогда не был так счастлив. Спасибо тебе за это.

- И я, – ответила.

- А впереди у нас много таких ночей, всю жизнь. Даже не верится такому счастью, – счастливо улыбаясь, пробормотал Джеймс.

Как бы я не ревновала Беатрис к Джеймсу (хотя после первой ночи, а потом и таких же последующих ревность моя затихла и уснула), а пользы от неё было больше всех. Именно она принесла неутешительные выводы, что Доноуопари затухает. По своей шкале магии, в подробности которой я не вникала, потому что практическое применение магии всегда любила больше теории, значения показали, что Доноупари стремительно её теряет.

Его запас магии истощился. Она сравнила показатели, которые снимала на практике в Адуаке, собирая материал для своей теории и защиты. Снимала показатели со всего подряд и, конечно, не могла пройти мимо самого важного исторического артефакта Авижена. Это было семь лет назад. Сегодняшние показатели с давними сильно разнились и существенно в худшую сторону. Доноуопари умирал. Высыхал. Истощался. Как ни назови, дела это не меняло. Сырой магией насыщать его не получалось, он её не принимал.

- Я пока не могу разобрать на составляющие схему Доноуопари. Там переплетение восьми линий, и часть из них я нигде больше не встречала.

Мы склонились над схемой Доноуопари, которую пытались воссоздать.

- Линия магии под М1, линия защиты под З, под линией Т мы как раньше говорили, имеем в виду связь артефакта с туманом, – водила пальцем по линиям на схеме Беатрис. – Одну линию мы выделили как музыкальную, благодаря исследованиям Маины влияния музыки на туман, и дали ей название М2, хотя она мало чем напоминает линии музыки в музыкальных артефактах. Кстати, не помню, я говорила вам?

Беатрис подняла голову от схемы:

- Роясь в архивах, в исторических хрониках появления Доноуопари, я наткнулась на упоминание одним свидетелем, что он слышал от кристалла пение. От которого в душе возгоралось пламя жизни, человек чувствовал эйфорию и неземное счастье. Но это было единственное свидетельство. Я подумала тогда, что свидетель мог быть слишком экзальтированной личностью, на которую повлияли всеобщая эйфория и ликование происходящих событий. Но сейчас ставлю под сомнение. Может, кристалл действительно пел? Только не все его слышали? Или не посчитали нужным описать этот важный момент?