Девочка, сообразно скачущему настроению, наскоро обрывает предыдущую историю и начинает новый рассказ:

— Ой пап, а вчера мы с Лизкой и Катькой играли в прикольную игру. Сейчас в нее все играют. Такая классная, такая веселая. Хочешь расскажу?

— Ну, — сонно мигнув, благоволит родитель.

— Называется воровка, бандитка и проститутка, — переполненная азарта заявляет девочка… — Угадай, кем я была?

— Ну? — определенно витая в проблемах совершенно иного порядка, буркает мужчина.

— Лизка была бандиткой, — голосом умелого рассказчика, внося необходимую ноту жути, сообщает малая и делает отработанную паузу, грамотно сохраняя интригу. — Катька… — интонация, разумеется, повысилась, пауза стала чуть обширней, — воровкой…

Да. Тут снова произошла пауза, но апробированная, не дающая папе возможность самому совершить догадку даже при скудности вариантов… Стало быть, торжественно, на пике сюжета:

— Я — проституткой!

— Кем? — несомненно, еще крепко стиснутый собственными размышлениями, но уже вздернутый коварством звука, уже близкий к состоянию очухивания, болезненно переспросил отец.

— Проституткой! — в окончательном экстазе довело до сведения существо.

Тут автобус затормозил, рявкнули, открываясь, двери. Шлепнутый в реальность папаша, густо покраснев, схватил дочь за руку и, стремительно вскочив, выдернул девочку явно не на своей остановке.

Прошло время, однажды Костров смотрел телевизор. Бездумно гоняя кнопки пульта, как водится, напоролся на безоговорочного героя нашего времени («успех любой ценой», непреложный суггестивный образ) Ксению Собчак. Застал что-то такое: «Вроде бы меня там на хор пустили…» Судорожно нажал кнопку. Еще погонял агрегат. Опять, разумеется, угадал на Ксюшу — на этот раз она бесцеремонно (комментариев он не помнил) задрала платье и пошла снимать трусы. Скрипнув зубами, ткнул в пульт. Набрел на географию. Не сказать что Артем любитель, но не оставалось выбора.

Успех любой ценой — сколько еще тружеников рамки, помимо означенной героини, воплощают идею и образ нашего времени. Как мы, по существу, примитивны — какие там рыцари, какое «порождение возможности поэтизировать».

Начало года, собрались на даче. Приехали из Финляндии — ради моды ездили, ну, там… дед Мороз. Разумеется, окунули сразу, обсуждаем по пятому разу: «А помните, на таможне…»

День безбожный, морозец и солнце. Свежайший снег — исконное очарование, не истребленное ни сказками, ни поэтами, ни даже собственным опытом.

Татьяна:

— Попретесь ведь капканы ставить — так цельтесь на куницу. Этот бобер… да ну.

Адим:

— Нда, подванивал последний…

— Противный, я и специями унимала и еще бог знает чем — бестолку.

Олег:

— Бросьте. С водочкой — душевный зверь…

По свежему снегу лыжи хрупают, мне, идущему третьим, сбивающему ради баловства остатки пуха с развесистых лап елей, по достаточной лыжне — любезно. Щеки морозцем пощупывает — где добыть такую отраду? Пару сооружений на куницу поставили, еще проехались до бобра — там хатка отменная, вокруг настоящий лесоповал. Подолбили оконца, утопили капканы. Стоим, дышим. Адим:

— А?

Олег вперился в сокровенную чащу, молчит. Я:

— Все-таки озер у нас, сравнимо с финнами, значительно меньше.

Адим:

— Нда…

Блаженство.

Дело было в Сухом логу, на шабашке. Мы крыли крышу солидного цеха, с гектар площадью, высота сооружения в пятиэтажный дом. Внизу проходила крайне пыльная с глубокими колеями от большегрузов дорога. Дальше шла густая изгородь кустарника, за ней невеликое, покрытое разнообразной порослью пространство до забора, ограждающего территорию завода. Эти кущи и применяли периодически в конце смены местные работяги.

Я как раз находился у торца здания, имел замечательный обзор, который и пользовал. В небольшой кучке мужиков, расположившейся кружком на предусмотрительных приспособлениях, шел азартный спор известной тематики: производство, политика, бабы. Натюрморт, вообще-то, неинтересный, цеплял глаз по случаю великой монотонности собственной деятельности. Тем временем один из заседателей, обременившись здоровой задачей доставки себя, по-видимому, в ареал семьи, намерился отчалить. Первые поползновения я не уловил и запечатлел особь уже зело укрепленную в намерениях. О прочности таковых можно было судить по тому, как рьяно парень выдрался из кустов. Сухой треск, хруст — человек, крайне нетвердо выпав из образованной щели, очутился на несколько согнутых ногах в явно озадаченном виде — сомнения, очевидно, вызывал антураж. Это выдавала озабоченная физиономия с глазами без признака мысли, которая затруднительно вращалась в разные стороны. Впрочем, и сам вид товарища вызывал печаль: решительно засаленный комбинезон, одна из штанин была всучена в сапог, другая неаккуратно вывалилась, свернутая набок кепка, движения, замедленно импульсивные, шаткие. Угадывалось размышление: что, где — и какого, собственно говоря, рожна?

Было понятно, что вращение головы, с целью, надо думать, обнаружения подсказки, как же поступать дальше, ни к чему не привело, стало быть, мужик тяжело бросил оную вниз. Ошибочно, появился дополнительный минус в без того ненадежном вестибулярном достоинстве: башку безотлагательно повело вперед и вниз. Как вы понимаете, при всей бесперспективности русской тыквы отпускать далеко таковую прискорбно — какая-никакая, а собственность. Следовательно, тело ринулось следом, грамотный мужик споро засеменил ногами, подкладывая туловище под падающую принадлежность.

По совести, получился замечательный спурт. И эффективный. Корпус под голову дядя таки подсунул, и даже приобрел вертикальное состояние. Однако был допущен некоторый просчет. Дело в том, что семенил родной столь активно, что миновал некую точку равенства, ноги проскочили голову. Отсюда, подержавшись невеликое время в относительно устойчивом положении, тяжелая вещь стала действовать предыдущим образом, но уже в противном направлении. Пришлось семенить уже назад, что, известно, гораздо не проще. Усердие, прошу поверить, приложено было несметное. Однако и с этим упражнением шатун справился — стойка вновь была взята. Впрочем, в умеренном масштабе экзерсисы повторились и дальше, но амплитуда бросков с каждым разом уменьшалась, что говорило об освоении приема.

Вообще, почему человек предпринимал рывки непременно поперек дороги, в то время как даже я способен догадаться, что к цели сподручней добраться вдоль нее, останется во мраке. Таким образом, продолжим, не все штрихи в пейзаже набросаны.

Как вы разумеете, ничем кроме созерцания этого прелестного окаянства заниматься было неприлично, воодушевленная моим кличем половина нашей бригады сосредоточилась в громадном увлечении. Сообразили даже пари: как долго продержится товарищ.